Форум » Remember, remember... » Семинар с пророком. Февраль 2016 года. Лондон, Подвальное помещение одного из домов на окраине. » Ответить
Семинар с пророком. Февраль 2016 года. Лондон, Подвальное помещение одного из домов на окраине.
Memory: Февральский морозный вечер, тесный подвал ни чем не примечательного дома, что-то около десятка разновозрастных людей, расселись только что не друг у друга на головах. Невзрачная личность, при трёхдневной щетине и небольших круглых очках. Если не знать, что это легендарный Морган Картер, так можно и мимо пройти... Участники: все, кто пожелают и кто мог участвовать в сием мероприятии.
Ответов - 16
Оливер О'Киф: Оливер бесцельно бродил по улицам города в тот момент, когда знакомое лицо мелькнуло в толпе. Повинуясь какому-то странному импульсу, парень не окликнул спешащего мужчину, но последовал за ним, тщательно избегая обнаружения. После смерти Джеймса прошло совсем немного времени и О'Киф младший, впавший после переезда в Лондон в то состояние, когда эмоции и желания отодвигаются в самые глубокие закоулки сознания, а само сознание отключается, оставляя под наблюдением лишь основные функции. Внешние раздражители, такие как родители, не понимающие смысла переезда в столицу, не могли пробудить ушедшего в себя юношу. Смена обстановки оказалась недостаточной для выхода из созерцательного транса. Осознание смертности - своей и дорогих ему людей - оказалось достаточно сильным потрясением и для преодоления шока требовалось что-то равное по силе. Тем временем мужчина скрылся в каком-то подвале, откуда доносился гул множества голосов. Оливер, несмотря на пребывание в астрале, тормозящем его мыслительный процесс, не торопился внутрь, но вошел в подъезд напротив, откуда мог видеть некоторую часть входящих. Через пятнадцать минут, потеряв интерес к происходящему, юноша собрался было покинуть свой наблюдательный пункт и отправиться туда, куда и собирался - в военкомат, но смутный силуэт, слившийся со стенами и показавшийся до боли знакомым промелькнул перед глазами и скрылся все в том же подвале. Галлюцинирую, как сквозь вату пробилась мысль, но ноги, словно зачарованные, сами ввели парня в подвальное помещение. Происходящее осознавалось сквозь плотную пелену, в которой ничего кроме теней не было различимо. Иногда тени подходили и тогда Олли различал смутно знакомые лица. Лица из прошлого, из тех времен, когда Учитель был жив и казался вечным. Кивая в ответ на приветствия, Олли отчаялся найти ту, чей силуэт заставил его войти. Он приклеился к стене и привычно отрешился от происходящего, сохраняя выражение абсолютной заинтересованности происходящим.
Эсфирь Минц: - Скрипач! Ну Скрипач же!!! - Эсфирь, окончательно отчаявшись дозваться Джонни, внаглую растолкала столпившихся вокруг него людей, очевидно жаждущих от лидера "Иглы" чего-то странного. Синклер, чуть ли не в буквально смысле убившийся для того, чтобы организовать этот семинар выглядел помятым, уставшим и в упор не понимающим, чего от него хотят. И даже на стихийное бедствие в лице надвигающейся на него Малявки воспринял с самым стоическим выражением лица: очевидно, мужчина находился в том состоянии, когда вместо крови по венам курсирует тормозная жидкость. Пятнадцать минут назад он лично зафиксировал приход Картера и на этом его способность к действиям и размышлениям была утрачена. - Чего тебе-то надо, ребенок? - взгляд Скрипача был устремлен куда-то сквозь Малявку. - Спасти тебя надо! - ухмыльнулась Эсфирь, со свойственной ей способностью обращаться с толпой выводя Синклера из столпотворения. - Сядь уже, а то не ровен час свалишься, и что с тобой тогда делать? - Добить? - с затаенной надеждой вопросил Джонни, буквально обрушиваясь на предложенный стул и протирая глаза. Накурили в подвальчике уже так, что можно было бы вешать топор, если бы было - куда. Народу собралось немало, и вентилляция явно не была рассчитана на такие перегрузки. Передвигаться, опять же, приходилось с величайшей осторожностью - повсюду уже кто-то сидел, стоял, бегал из стороны в сторону и все беспрестанно говорили, отчего в задымленном воздухе плыл монотонный гул. Ну а как же иначе - выступление самого Картера, опального и оплеваного уже во всех СМИ, и выступление не где-нибудь на периферии, а в Лондоне, под носом, можно сказать, у "Пальца"! Синклеру определенно было чем гордиться - помимо всего прочего в кой-то веки в одном месте и в одно время собрались представители почти всех хоть сколько-нибудь важных подпольных организаций. - Добить... то же мне, размечтался! - Эсфирь презрительно фыркнула и вручила Скрипачу неизменную свою флягу. - Оклемывайся пока, тебе же тоже сегодня вещать. - И еще как! - за спиной Синклера нарисовался Шпала во весь свой немалый рост. - Потому как верхушка "Света" мероприятие беспардонно саботировала, ну уж конечно, не барское это дело - стишки слушать, они вот лучше с "Бомбистами..." договариваться будут. Джонни обреченно что-то буркнул себе под нос и покорно принялся оклемываться посредством джина "Победа", громко и внятно восхищаясь букетом напитка. Эсфирь тем временем переключила свое внимание на Шпалу и, буквально повиснув на нем, оттеснила от толпы к стенке. Договор "Света" с "Бомбистами..." - это было что-то новенькое. Даже в подпольных кругах радикальная группировка "Бомбисты Святого Иоанна" была притчей во языцах. Совершенно сумасшедшие католики, провозгласившие нынешние протестантский бум осью зла и делами Сатаны, они плевали на весь пафос борцов за свободу и справедливость и вели свою жутковатую и малопонятную войну, на манер исламских смертников. Взрывали бомбисты часто, много и охотно, без какой-либо системы и не щадили ни своих, ни чужих, но боевое крыло у них было, безусловно, самое мощное и бесстрашное. А на политику они, вестимо, клали с прибором, поэтому какие-либо попытки выйти с ними на связь бывали нечастыми и безуспешными. Но "Свету" после ареста и последующего исчезновения Джонса, или Франта, как его знало большинство, явно не сиделось спокойно. "Палец" на этот раз почти добил эту не в меру живучую контору, и новый их идеолог, Акс, жаждал крови и отмщения. Результаты, как подозревала Малявка, могли бы быть самыми непредсказуемыми, ну да впрочем на то он и "Свет", чтобы организовывать тщательно спланированный хаос. - Реально что ли эти фанатики говорить решили? - Эсфирь сделала большие глаза. - Гадом буду! - в тон ей ответствовал Давид, делая глаза не менее большие. - Да ну тебя, в самом деле, все бы тебе измываться! - она ткнула Шпалу локтем и протянула ему пачку сигарет. - А ты думала, в сказку попала? Так сказка-то страшненькая. - Лихтерман, как обычно, источал яд литрами. - Слушай, ну народу-то набралось... Если они и дальше так галдеть будут, то слова пророка будут банально задавлены гулом жаждущей хлеба и зрелищ толпы. - Заткнуться, как миленькие, - беспечно махнула рукой Эсфирь. - при виде Последнего Честного все затыкаются. Слу-у-у-шай, а это чего за парень только что вошел? - она указала на пытающийся врасти в стену силуэт. - Ну, рыженький такой. Она несколько мечтательно улыбнулась и Шпала издал тяжелый вздох - Малявку, конечно же, ко всем рыжеволосым особям противоположного пола тянуло, словно муху на известный продукт. - Маляв, - вкрадчивым голосом поинтересовался он, - тебе еще б**дствовать не надоело, а? Или для тебя этот цвет волос, как красная тряпка для быка? - перехватив на этот раз ее руку, уже явно собиравшуюся нанести тяжкие телесные повреждения, он таки снизошел до ответа. - Кхез это, ты его уже видела пару раз и даже как-то общалась. - Да? - девушка изумленно приподняла брови. - А почему я ничего не помню? - А потому что у тебя мозги в губку превратились. - доходчиво объяснил Давид. - А еще его теперь почти нигде и не увидишь. Распустили их лавочку. За отсутствием командного состава... А этого ты не помнишь, - продолжил он, предвосхищая возможные вопросы, - потому как мотало тебя в тот период аки говно в проруби с курьерскими делами по всему Соединенному, прости Г-спади, Королевству, и ты потом еще грозилась, что в жизни больше из Лондона носа не высунешь. Шпала поморщился, как от зубной боли. Как бы то ни было, как бы все они ни храбрились, но личный состав оппозиционеров таял, пусть не так быстро, как хотели бы люди Криди, но с завидной периодичностью. - Вот оно что... - присвистнула девушка, игнорируя Давидовы провокации, и посмотрела на парня уже с искренним сочувствием. Потому как очень хорошо знала, что коли его не арестовали вместе с их лидером, то быть ему теперь чужим всем и всюду. Провокаций и засланных казачков опасались пуще фингерменов и склонны были их видеть даже и без особых причин в каждом встречном-поперечном, а тут - такие дела. А Эсфирь меж тем была склонна верить собственному чутью, которое подсказывало, что оный Кхез, ежели бы был провокатором и шпиком, не изображал бы из себя сейчас статую, а наоборот, развил бы бурную деятельность, окончившуюся в считанные часы праздничным визитом добрых дяденек с ордерами и мешками. - Так. - изрекла она сосредоточенно, туша бычок о стену и бросая его на пол. - Пепельница - это то место, куда люди бросают окурки, если в комнате нет пола. Пойду, поздороваюсь. А то что за дело, когда ирландцы изображают из себя ни много, ни мало - кариатид, вместо того чтобы пить и буянить. Непорядочек! С этими словами Эсфирь ввинтилась в гомонящую толпу и спустя несколько мгновений, потеря в борьбе со стихией некоторое количество нервов и обогатив свой словарный запас, оказалась рядом с Оливером. - Привет. Чего стоишь, как не родной? Рада видеть в добром здравии и все прочее.
Давид Лихтерман: Давид в очередной раз подивился способности Эсфирь протискиваться в любую задницу без всякого мыла, причём во всех смыслах этого богатого выражения, и отошёл в сторону. За последнее время он умотался незначительно меньше Скрипача - по институту волнами шли "чистки рядов", так что одинадцать клиентов Давида пребывали в состоянии перманентного стрёма и на контакт шли крайне неохотно, видя подставу даже в новом рулончике туалетной бумаги. "Хм, а интересный у этого Кхеза профиль, тут я Эсфирь понимаю" Руки Давида совершенно самостоятельно извлекли из нагрудного кармана блокнот и коротенький огрызок каранадаша. "эх, подточить бы. да нечем. ладно, так сойдёт!" Острие из синтетического графита легло на синтетический же листок бумаги и ... очнулся Давид спустя неопределённый промежуток времени, от чьей-то тяжкой длани, опустившейся на его плечо. - И чем это мы тут занимаемся? - прошипел ему в самое ухо Синклер. - Для гэбни улики делаем, чтоб работать им было легче? Давид хотел было возмутиться, но потом опустил взгляд на свой блокнот и покраснел, аки русское знамя. Иначе, чем уликой назвать высокоточное изображение с подписью было трудно. - Шпала, едрить твою налево, ну ведь умный ты парень и осторожный, пока карандаш в руки не возьмёшь! - продолжал возмущаться Скрипач. - Ну вот скажи, куда твой мозг утекает, а? - Скри-па-ч, хорош меня трясти! - в свою очередь возмутился Давид. - Лучше спичек дай, рвать ведь бесполезно, соберут, кому надо. - На, держи! - проворчал Джон протягивая Лихтерману коробок. - И ведь гэбне-то этот фигов листочек на фиг же и не нужен, скорее всего, а вот свои же за него тебе бока намнут! - Ну увлёкся, признаю свою вину! - ответил Давид с сожалением глядя на остатки листка, тлеющие на подоконнике. - Кстати, Маляву зачем к нему отпустил? Парню и так тяжело, а она вербовать начнёт, как будто ыт её не знаешь! - То-то и оно, что знаю, - кивнул Давид, задумчиво глядя на "однополчанку"
Оливер О'Киф: Оливер все так же стоял, погруженный в собственные мысли, когда из клубов табачного дыма вынырнула Эсфирь. Для парня это выглядело так, словно одна из вечных теней вдруг заинтересовалась им и, отделившись от товарищей, решила познакомиться. Он был не рад тому факту, что заинтересовал кого-либо, но вновь запущенные процессы мышления вырвали его из полудремы. Почему меня не могут просто оставить в покое? В голове вертелись строки полузабытой песни, и Олли сосредоточил свое внимание на них. …Я сижу на грязном асфальте, пустынного перрона… Утром он шокировал родителей своим нежеланием поступать в университет и твердой решимостью уйти в армию. Естественно, на сучьях разговора заполыхал костер скандала и Оливер, не желая слушать никаких доводов, ушел в город. Позже, когда родители поостынут, он вернется за документами – менять свои решения парень не привык. Родители постоянно выбивают из меня дурь. Но я знаю, где взять еще. Эсфирь не исчезала из поля зрения, постепенно обрастая плотью в глазах молодого человека. …Никому не интересен, разве что только патрулю… - И ты здравствуй. – Юноша держался так же равнодушно, единственно желая снова остаться наедине со своими призраками. - Что ты здесь делаешь? - Курю… - Кто ты такой? - Герой… Своей собственной поэмы, написанной в бреду… Оливер резко вынырнул из астрала, словно кто-то дернул рубильник, отвечающий за переход из иных миров в реальность. Сфокусировал взгляд на «призраке», оказавшемся весьма юной особой. Фигассе…этому чуду дома в куклы играть, а она здесь, в разношерстной компании, которая может внушать все, что угодно кроме доверия. - Ну привет, коль не шутишь.
Эсфирь Минц: - Я? Шучу? - Эсфирь сделала "о-о-оттакенные глазюки" и картинно всплеснула руками. - Таки сударь, вы уверены, что не спутали меня с кем-то, кем я совсем не являюсь? Я серьезна, как... как... ну, приблизительно, как утюг. Ты когда-ниудь видел несерьезные утюги? - и, не давая бедному Оливеру вставить ни единого слова в этот в высшей степени бредовый поток сознания, она аккуратно, но непреклонно взяла его под руку и потащила за собой в одно из ответвлений помещения, где наблюдались свободные сидячие места. - Моя мамочка, правда, утверждает, что несерьезным может стать даже пылесос, если я хорошенько над ним поработаю, но у нее, мамочки в смысле, - Эсфирь сокрушенно покачала головой. - Очень, очень превратное обо мне мнение. На самом деле я - сущий ангел. И очень, просто чрезвычайно не склонный к шуткам! Подведя таким образом итог всем возможным сомнениям, она кивнула Кхезу на один и стульев и сама села рядом. Выглядел парень на ее взгляд совсем неважно. Не любила Фирэле такие вот обращенные в себя взгляды и явную растерянность в глазах, выражающую "кто-эти-люди-и-где-мои-вещи, и вообще, чего я тут делаю". Дело пахло керосином в том плане, что прямо-таки на глазах гомеостатическое мироздание легко и ненапряжно доламывало человека, а на это, кажется, окромя нее никто и внимания-то не обращал. Что пятнадцатилетнюю Эсфирь возмутило, можно сказать, до глубины души. Порывшись в карманах неизменной своей ветровки (поговаривали, что в случае острой необходимости в оных карманах можно найти даже карту с указанием захоронений пиратских сокровищ), она извлекла оттуда пачку сигарет и шоколадку - неизменных своих спутников жизни, и протянула все это "богатство" на ладони Оливеру. - Выбирай, чего по нраву. Рекомендую и то, и другое - как говориться, и нам польза, и людям вред, и организму вечная память! Шоколад "Победа" уничтожит твой желудок, папиросы "Победа" превратят в тряпку твои легкие, а этот гомон вокруг вкупе с моими речами окончательно засрет твой мозг! Прикинь, ирландец, какая глупая, нелепая смерть, а ты даже никому не навалял по морде, пока Последний Честный собирается поразить наши неокрепшие умы внеочередным тычком мордой в грязь реальности! Картинка получилась настолько апокалиптичной, что Эсфирь сама впечатлилась и, всунув в руку безучастному к манипуляциям Оливеру шоколадку, закурила с самым озадаченным выражением лица.
Оливер О'Киф: Оливер криво улыбнулся в ответ на бурный поток слов: вышло плохо. Странная гримаса. ...трещины змеятся по глыбе гранита... Парень не понимал, чем заинтересовал девушку и почему она старательно пытается вытащить его из той ямы, что он вырыл в попытках самокопания. Но он понимал, что она от него не отстанет до тех пор, пока не достигнет желаемого. Вот только чего хотела девочка, младший О'Киф не знал. ...капустница пляшет над ромашкой... Хотел бы уйти я В небесный дым, Измученный Человек. - Спасибо. – Оливер, проигнорировав шоколад, взял сигарету и несколько секунд неуверенно мял её в руках. Сторонник здорового образа жизни, он никогда не пробовал ни курить, ни пить – первое убивало легкие и это могло сказаться на его спортивных результатах, а алкоголь... еще ребенком он проникся глубоким отвращением к состоянию опьянения – в этом ему очень сильно помог отец, любивший провести время с бутылкой. Решившись, юноша взял зажигалку, лежавшую на столе и, поднеся огонек к зажатой в зубах сигарете, глубоко вдохнул. Отравленный воздух волной хлынул в легкие и спазм сдавил горло. Попытка откашляться некоторое время боролась с нежеланием парня проявить слабость, но вскоре взяла свое и он согнулся в приступе рвущего горло кашля. Вторая попытка закончилась этим же результатом, но на третий раз Оливер сумел совладать с бунтующим организмом. ...дым костра ест глаза...
Эсфирь Минц: - О! - восхитилась девушка, глядя на явно первую попытку парня хорошенько протравить свой организм. - Какое бесподобное проявление гражданского мужества вкупе с человеческой неразумностью! Ну как, легче стало или тебе еще чего-нибудь вредного в организм добавить? Так ты ежели чего давай говори быстрее, а то... - она бегло взглянула на наручные часы. - С поправкой на всеобщее раздолбайство, минут через пятнадцать будет уже совсем не до того, потому как народу явят свои выкладки два героя и надо бы их послушать. И она, по крайней мере, при всей своей симпатии к рыжеволосым юношам в целом и к ирландцам в частности, собиралась очень внимательно. Потому как даже за своим искренним обожанием Скрипача как человека, а Последнего Честного - как символа, Малявка понимала, что вряд ли еще кто-то в этой стране способен так же четко, понятно и безаппелляционно говорить правду. И не оставлять тебя с этой правдой наедине. И при этом не навязывать тебе своих выводов. Она очень хорошо помнила школу, и молодежные собрания, и всю эту обязательную общественно-просветительную муть, которой старательно компостировали мозги из всех источников информации. "Ученье Канцлера всесильно, ибо верно". Эсфирь больше всего на свете боялась, что после очередного прослушивания ежедневных пламенных (и, надо признаться, очень грамотно и качественно составленных) воззваний Голоса Лондона, она в один прекрасный момент действительно всему этому поверит. В такие моменты впору было заводить какой-нибудь пафосно оформленный дневник и писать туда "Долой Большого Брата" - чтобы не забыть, что хочется именно этого. Будь Эсфирь чуть старше - она, возможно, спросила бы себя - действительно ли она хочет именно этого, или же в борьбу с режимом она бежит от чего-то другого? И, опять же, будь она чуть старше, она, возможно, смогла бы себе на этот вопрос честно ответить, сумев таким образом проскользнуть между двумя крайностями - полюбить Большого Брата или начать с ним бесполезную войну. Но - ах, в четырнадцать лет, да и в пятнадцать тоже, внутренний полигон неизбежно экстраполировался вовне, а уже потом, много позже, после всех кругов Ада задаваться вопросами будет поздновато. Полигон примет размеры вселенной, и это будет уже навсегда. Шурша фольгой, девушка развернула шоколадку и половинку все же протянула Кхезу, а оставшейся занялась сама. Нельзя было сказать, что английский шоколад того времени был чем-то действительно вкусным, но Эсфирь только что сообразила, что же она забыла сделать с утра. Получалось, что поесть. - И сними уже со лба табличку "Ушел в себя, вернусь нескоро". Говорят лихие люди, что от этого только хуже и ровным счетом никакой пользы. "Вчера в себя я заглянул и вышел с омерзеньем", так кажется, только не помню, кто автор. Надо выдыхать. Авось и не так по голове еще приложит. Она нашла взглядом Скрипача и Давида. Джонни начал обретать сходство с живым человеком и о чем-то они с Лихтерманом сосредоточенно беседовали. Эсфирь предположила, что опять что-то касаемое либо газеты, либо листовок, либо еще черт знает чего, чем занимались в "Игле" умные люди, коих неразумной тратой ресурсов считалось запускать в вольное мотание по городу и стране.
Оливер О'Киф: Как закончилась сигарета Оливер не заметил. Только что тлеющая пародия на табак находилась в нескольких сантиметрах от фильтра – и вот уже уголек обжигает пальцы. Чего-нибудь еще столь-же полезного для организма? Ну уж нет. – Парень с отвращением посмотрел на оставшийся в руках окурок. - Легче стало, хоть и не на много. Но продолжать в том же духе не стоит. Слова о двух героях заинтересовали юношу уже тем, что он, окончательно выйдя из транса самосозерцания, понял, что не знает, куда попал и с какой целью в этот маленький подвал набилось столько народу. ...бродячая собака забрела в переулок... Мысленно отмотав монолог Эсфирь до слов “Последний Честный”, он несколько оживился, ибо значили они то, что один из “героев” - Морган Картер. В “клубе любителей запрещенной литературы” часто обсуждали произведения этого несомненно гениального человека, но в разговорах с Оливером учитель высказывался неоднозначно, давая юноше возможность самому все осмыслить. Конечно Грей незаметно подталкивал своего ученика в нужном направлении, но своего мнения вслух не высказывал. Поэзию парень не любил, искренне считая, что все, что можно выразить в стихах, можно выразить и в прозе. Поэтому мысль о Картере, хоть и оживила, но принесла желание уйти. Уйти потому что не любил. Может хватит себе врать? Уйти потому что это все слишком сильно напоминает об Учителе ...Ветка можжевельника на изломе пахла горечью умиранья... - Если я правильно понял, первым героем является мистер Картер, кто же второй? – О'Киф принял шоколад, но есть не стал – в упор смотрел на свою собеседницу. ...алмаз в венчике тюльпана: светится...
Эсфирь Минц: - Ты у нас еще и сообразительный! - ехидно улыбнувшись, Эсфирь не упустила случая подпустить шпильку. - Кто ж в наше время ходит туда, не знаю куда, слушать того, не знаю кого? Бдительность, граждане! - она похоже спародировала интонации Протеро. - Бдительность прежде всего, нас окружают предатели и враги Родины! Девушка с самым воинственным видом огляделась по сторонам, размахивая остатками шоколадки. Следовало признать, что Голос Лондона и в мыслях не имел врать кому-либо - врагов Родины и ее же предателей со всех концов страны вокруг было пруд пруди, и собирались они, ни много, ни мало, а слушать чуть ли не самого Эммануэля Гольдстейна... И это был тот редкий фактор, который внушал Малявке неиллюзорный оптимизм. - А второй герой, - она покончила с шоколадкой и принялась выбивать из пачки сигарету. - это во-о-он тот рыжий хрен. - рука девушки указала куда-то в направлении Джонни. - Скрипач называется. То ли они с Картером дебаты какие-то затеять хотят, то ли будут банальные литературные чтения под аккомпанемент... - Эсфирь пожала плечами. - Я, лично, сожру все, что дадут. Хотя дебаты - оно поинтереснее, особенно если будут вопросы из зала. Правда чего толку в вопросах, ответы на которые узнает только узкий круг и без того далеких от жизни людей? Время от времени Малявка любила вот так вот задавать в пустоту риторические вопросы, не ожидая на них ответа, да и не желая, в общем-то, его слышать. Она покосилась на своего "собеседника", кажется, покинувшего-таки эмпиреи и обнаружившего собственное присутствие в грешном мире. - Но мы сейчас все проясним! - утешила она Оливера. - Кстати, с возвращением в реальность... ШПАЛА!!! - вопль, перекрывающий гомон собрания, адресовался уже Лихтерману, по-прежнему о чем-то толковавшему с Синклером. Давид от окрика ощутимо вздрогнул и, найдя взглядом Малявку, посмотрел на нее более чем неодобрительно. - Подь сюды! Мне нужны таки все твои ответы! Расслышал ли Давид, чего от него хотела Эсфирь, было неясно, но основную смысловую нагрузку он осознал и, сделав страдальческую мину, принялся продираться сквозь столпотворение вавилонское. - Вот, сейчас все и узнаем. - лучезарно улыбнулась Эсфирь Кхезу. - Минут через пять. Раньше он все равно не доберется.
Давид Лихтерман: Вопль, на секунду умудрившийся прорвать даже прокуренный до вешанья. как говорят русские. топоров стаями достиг Скрипача и Давида, заставив поморщиться первого ( верхнее ля в такой тональности не всякий музыкант выдержит) и подпрыгнуть на месте второго. Предупреждая попытки позвать его ещё раз, Лихтерман встал и направился к острохарактерной бестии. - Что случилось, где гэбня? - поинтересовался он, прибыв к месту назначения. - И почему ты таки их ещё не затрепала до полусмерти? Кстати, я Шпала, - он протянул руку рыжему собеседнику Эсфири.
Оливер О'Киф: Курит много. Зачем? - Угу, сообразительный. Мозг ведь как раз для этого и нужен... спинной. А большего нам и не положенно. – Оливер говорил тихо, не заботясь о том, чтобы его услышали. Последнее время он предпочитал молчать, не реагируя ни на что. Сейчас юноша получал удовольствие от самого процесса, не заботясь о ни смысле сказанного, ни о чем ином: - Самое большее, что мне грозит – смерть, но мы все умрем рано или поздно, так что разница лишь в количестве дерьма, которое успеем произвести и которым успеем нахлебаться. Но не поэтому я ничего не знаю о том, куда, пришел...но это не важно... ничего не важно и не имеет смысла. Содеяв что-либо, следует об этом забыть. Снова за прежнее? Благодарен должен быть девучке за то, что вытащила тебя из ямы, а вместо этого ты брыкаешься и снова туда лезешь. Джеймс не одобрил бы такого поведения. - Кхез.Друзья Народа пока не объявлялись, так что на данный момент можно поберечь нервные клетки, если они у кого остались.
Эсфирь Минц: "Не разрушайте мои нервные клетки," - подумала про себя Малявка. - "А то из них выберутся мои нервные тигры!" - Шпала! - с искренним страданием в голосе изрекла Эсфирь, картинно воздевая руки и закатывая глаза. - Шпала, счастье мое унд радость! Ты только взгляни на этого поца и скажи ему, что тебе и мене по самую макушку стыдно стоять с ним в пределах одной квадратной страны, потому что вот этот вот самый рыжий гой, - указующий перст девушки ткнул Кхеза в грудь. - еще один представитель славного рода тех, кто мылится помирать еще до того, как Друзья Народа напишут ему на лбу приговор со штампиком! Где-то глубоко в недрах тщедушного тела мисс Минц определенно погибала великая трагическая актриса, потому как не зная, что это незрелое существо серьезной бывает дай Б-г полчаса в неделю, можно было бы подумать, что она серьезно. - Надоели вы мне все, - устало пробурчала Эсфирь после, кажется, секундного молчания. - паникеры и декаденты, я не пойду с вами на разведу в Парагвай и вообще с вами никуда не пойду, потому что все вы ладитесь только на дорогу в лучший мир, но кто, скажите мне, кто вам сказал, что он таки лучший?! Запас патетики, кажется, ко всеобщему облегчению, иссяк, потому как пробормотав себе под нос что-то типа "наше дело - сторонка, а не потусторонка", Малявка наконец-то соизволила выражаться языком, приближенным к человеческому. - А на самом деле, - она засунула руки в карманы джинсов, имевших такой вид, словно в них действительно выросла вся Америка, - ты не в курсе, что тут за действие намечается? То есть конкретика: дебаты будут или литература с лирикой и аккомпанеметом для всеобщего идеологически невыдержанного удовлетворения? Конкретика Эсфирь действительно была неизвестна, как и в большей части случаев. Во-первых, чтобы что-то точно знать, надо регулярно быть в пределах досягаемости, что для связной было роскошью недозволительной, а во-вторых - к организационным моментам ее совершенно справедливо не допускали. У девушки ввиду нестабильного образа жизни выработалась удивительная привычка: делать все в последний момент и часто даже без предупреждения. Этим были славны почти все связные, благодаря чему в мирной жизни они как правило стяжали славу людей несерьезных и в высшей степени ненадежных. Тоже парадокс: именно эта "несерьезность и ненадежность" делала результаты их работы самыми что ни на есть надежными. Минус на минус давал плюс. Правда, с неподражаемым колоритом. Давид же, напротив, в "Игле" довольно быстро приобрел славу человека рассудительного, последовательного и знающего, что он делает. Поэтому, когда Скрипачу понадобилась помощь в организации сегодняшнего мероприятия, вопроса о том, к кому за ней обратиться, не встало. Шпала хоть и был тоже одним из представителей самой молодой прослойки "Иглы", но не в пример мисс Минц наглядно мог продемонстрировать, что есть на деле хваленая еврейская рациональность и предпреимчивость.
Давид Лихтерман: Давид извлёк из-за своей неизменной банданы сигарету, закурил и задумался. - Знаешь, Маляв, а хрен его знает! - честно ответил Давид. - С одной стороны, мэтр опаздывает, ибо забыл гитару и пришлось возвращаться за ней, сам слышал, как Скрипач с ним ругался. С другой же...Скрипач ещё вчера пока мы с ним листовки копировали, все уши прожужжал форменной речью. Я его десять раз переспрашивал, нахрена он мне излагает то, что я уже слышал и запомнил, но нашему бесстрашному лидеру было глубоко пофиг! Репетировал, похоже. Короче, я думаю сначала товарищи разомнутся, а потом пойдёт обсуждение...сначала конечно стихов, плавно перетекающее в политику. Незаметно так. Кстати, а ты будешь выступать с вопросами\предложениями\пожеланиями, если что-то будет или как?
Оливер О'Киф: Скука и безразличие к происходящему вернулись, но не полностью. Словно два Оливера находились в тесном прокуренном подвале – один наслаждался происходящим, а другой наблюдал за происходящим со стороны. Наблюдал бесстрастно, как ученый может наблюдать за поведением подопытных животных, разве что результаты его не интересовали. И самому парню не было ясно, кто из этих двух в какой момент властвует в его теле. Вытащив еще одну сигарету из пачки Эсфирь, он снова прикурил и снова закашлялся, на этот раз не пытаясь скрыть свою слабость. Кашлял долго, словно получая удовольствие от процесса, после чего закрыл глаза, отрешаясь от суеты происходящего, отсекая все кроме звука. Но в себя не ушел – внимательно слушал. Быть готовым к смерти и готовиться к её приходу – далеко не одно и то же, но кому есть до этого дело? Все мы, собравшиеся здесь, дети. Кто-то больше, подобно этой не по годам развитой девочке, кто-то меньше, как мистер Картер. Но детство еще властвует, не отпускает, застилая глаза. И не мне вмешиваться в происходящее – я вышел из игры, они же продолжают играть. Если бы Оливер услышал монолог Эсфирь несколькими месяцами ранее, он, несомненно, принялся бы переубеждать её. Но сейчас, позиционируя себя в качестве простого наблюдателя, не произнес ни слова. Чем схожи отроки и старики? - Одним: и те, и другие спрашивают словами. Только улыбнулся и улыбка вышла не в пример лучше предыдущей. Странная гримаса, но странная своей внезапной веселостью. ...желтизна осенних листьев: хочется плакать от счастья... И это тоже всего-лишь слова. Образы, ощущения, мысли – никак не передать их, кроме как словами.
Эсфирь Минц: - Я? С вопросами и предложениями? - девушка вытаращила глаза. - Ой, не смеши мои кроссовки, они и так ржут надо всем. Мое дело - молчать в тряпочку и стеночку, чтобы сойти за умную и ни в коем случае не сойти за себя. Эсфирь, во-первых, очень сильно сомневалась в своей способности изречь что-нибудь конструктивное. Во-вторых, не менее сильно она сомневалась в том, что ей положено это самое "что-нибудь" изрекать. В конечном счете, она не состояла ни в агитпропе, ни в отделах планирования. Связной мыслил своими мозгами только в процессе выполнения задания, потому как чаще всего это бывала чистой воды импровизация, и импровизация опасная и рискованная. И здесь Малявка не была исключением - она уже давно поставила себе за правило принимать, как данность то, что говорит Скрипач и не искать чего-то лучшего. Решение было, объективно говоря, справедливым - девушка знала цену своим пятнадцатилетним мозгам, чрезвычайно изощренным в выдумывании мотиваций и выстраивании вероятностных линий, но начисто лишенных элементарного житейского опыта и человеческой мудрости. А вопросов и споров, она знала, и без нее будет немало, потому как, насколько показывала практика, ни один из выдвинутых тезисов не мог пойти в жизнь без того, чтобы быть тщательнейшим образом рассмотреным и раскритикованным со всех сторон, позиций и ракурсов. В этих спорах не рождалась истина, да никто, в сущности, и не ждал ее рождения - это были тренинги на способность размышлять и рассуждать, потому что вне пределов вот таких вот нечастых сходок сохранить это умение было очень непросто. Пропагандистская деятельность Партии, как ни крути, знала свое дело, и если ты уже ставил себе, как цель, не дать себя оболванить, то сопротивление это время от времени должно было становиться активным, иначе мозг рисковал утратить спасительный критический барьер от компостирования. Эсфирь еще было проще - она дистанцировалась от пребывания в социуме, исчезла со всех официальных мест пребывания и ее игра на почтеннейшую публику ограничивалась только эпизодическими на ней появлениями. Да никто и не присматривался особенно в поездах да придорожных мотелях к неопределенного пола подростку, чаще всего погруженному в изучение какой-то учебной литературы. Тем же, кто вел самую настоящую двойную игру, было куда сложнее. Круглосуточные поддавки, маска, прирастающая к лицу и постоянная боязнь выдать - себя и тех, кто с тобой связан - словом ли, жестом, просто неосторожным красноречивым взглядом. Вон, Шпала тот же. Трижды примерный студент, активист и прочая, прочая, лозунги в глазах и распечатанные листовки во внутреннем кармане куртки. Каково ему было все это? Эсфирь даже вспоминать не хотела те несколько месяцев, которые работала в ливерпульском филиале, одновременно выполняя функции курьера, постигая азы работы связной и работа в школе на образ "девочки-у-которой-отличная-успеваемость-по-политграмотности". Дикий ужас - не приведи Г-сподь, сорвешься, скажешь что-то из того, что думаешь, и сама этого не заметишь. Другие-то - заметят, а где заметили - там и сказали, а где сказали... Впрочем, тогда ей грозил только центр перевоспитания, и ужас на лицах родителей и неизбежный слом: неофита перемолоть - дело нескольких дней. Теперь все проще и страшнее, перемолоть они уже вряд ли смогут, зубы пообламывают, ей есть, за что молчать и она знает, за что именно она пускает под откос собственную жизнь даже и не думая оглянуться на тех, кто не по своей, в общем-то воле связан с ней родственными узами. - Жаль все-таки, что из "Света" никого серьезного не прислали. Ой, чего-то у меня в желудке от этих новостей да бомбистов ощущения такие... нехорошие-нехорошие. - она погрустнела. - Невовремя Франта замели, граждане. Устроит сейчас эта молодежь впереди оппозиции всей чего-нибудь... веселое. И будет по всей Англии стоять тихая ночь... святого Варфоламея. Хотя, - Малявка пожала плечами. - я в этом мало чего понимаю. Может, и толк какой-то будет. Может, чего-то неиллюзорное сделаем. Только вот Скрипач - он тоже плюется, а у него мозги исключительно разумно работают, он, гад, прогнозист... Впрочем, Эсфирь понимала, что последняя реплика ее скорее всего никем не будет принята во внимание: неказеные эмоции юной связной по отношению к лидеру "Иглы" лежали очень на поверхности и во всей организации этого не замечал, кажется, только сам Скрипач. В общем, все было как положено. - Так что от юношеского звена давай лучше выступай ты, - Эсфирь широко улыбнулась и хлопнула Давида по плечу. - Ты у нас светоч и умище, и, кстати, имей в виду, что ежели что вдруг - музыкант наш весь отдел на тебя повесит и совесть его мучать не будет... Нету у него совести, я проверяла. Так что тренируйся. А вот глаза Эсфирь, темные от скудного освещения, совсем не улыбались. Она не так уж давно работала на подполье и пока еще не очень хорошо понимала его запутанную структуру, но кое-что ей было ясно уже сейчас. Например то, что большей частью это работа в пустоту и конспирация ради самой конспирации. Сказанные слова тонули во всеобщей согласной тишине с удивительным постоянством, и если уж даже Картер, при его-то публичности и, пусть и неофициальной, известности вот уже столько лет не мог ни до кого достучаться... Сиди вот себе и довольствуйся тем, что удается кого-то вытащить, кого-то переправить за бугор, подальше от длинного указующего Пальца и самому чувствовать себя параноидальным инсомником в царстве сомнамбул. Посредственная альтернатива, да уж какая есть... Все лучше, как пологала девушка, нежели согласно маршировать да на публичных процессах, читай - пятиминутках ненависти - слюной брызгать в экстазе единения. Эсфирь подмигнула Кхезу. Все-таки, на ее взгляд человек, который был столь рыжеволос и одновременно депрессивен, нуждался хоть в какой-то моральной поддержке. Ради равновесия в общей системе, что ли, хотя уж какое там равновесие... С головой бы в дерьмо не окунуться - и то хлеб. - А ты с чего это так упорно начал учиться гробить свой юный и здоровый организм? К чему готовимся? - язвительность привычно вернулась в ее интонации. - К последней затяжке у стенки? Хренушки, все равно стреляют в затылок и, гады, без предупреждения, когда с допроса в камеру ведут. Ой, - она спохватилась. - ну я тоже оптимистка...
Оливер О'Киф: Напоминание о стрельбе в затылок чуть было снова не сорвало крышу, с трудом водворенную Эсфирь на её законное место. Однако Оливер удержался в строгих границах реальности, только чертята, словно чего-то испугавшись, разбежались и глаза вновь приобрели стеклянную пустоту, за которой может быть всё, но нет ничего. ...подонки дрались за мечту: самозабвенный хор лягушек... - А какая разница, куда стреляют: в затылок или в лоб? – Оливер повертел в пальцах сигарету и снова затянулся. Все равно стреляют. И я буду: поступит приказ и из оружия в моих руках прольется свинцовый дождь. Прольется на таких как эта девочка, как большинство здесь присутствующих. И ничего с этим не сделать. - В общем это так, софистика. Как говорится, умирать больным не хочется, а здоровым – обидно. Готовлюсь? Сложно сказать. Всегда было интересно, что люди в этом находят. Не понял. – Окурок отправился к своему собрату, а Оливер-наблюдатель завладел телом, проводя одному ему интересный эксперимент: - Мне в военкомат завтра. С вещами и документами. Удовлетворили мою просьбу о срочной мобилизации.
полная версия страницы