Форум » Glimpses of the past » Улицы Лондона, 13 сентября 2023 » Ответить
Улицы Лондона, 13 сентября 2023
Fate: Улицы Лондона. Те, что дальше от центра.
Эсфирь Минц: 17:31 До того, как события в очередной раз решили взять спринтерский темп, Малявка успела придти к выводу, что надо бы немного помаячить по месту жительства: и реактивы кой-какие забрать, да и братьев в сером немножко за нос поводить. Эсфирь в итоге и сообразить-то ничего не успела, не то что сопротивление развернуть. Да и сообразив, все равно ничего бы не смогла сделать, знала она этот поганый захват сзади, полностью фиксирующий руки, так что не было даже гипотетической возможности пустить в ход лежащий в кармане скальпель. А пытаться рассадить кому-то голень ногой, обутой в кроссовок - дело суть бесполезное. Поэтому, поняв, что произошло, Малявка пришла к выводу, что покамест никаких возможностей не упустила. Да и в дальнейшем не планировала это делать - не та была ситуация, чтобы возможности упускать. Надо было только прикинуть, а чего это, собственно за наглядная демонстрация сноровки в делах киднеппинга. Чем девушка и занялась, параллельно развернув кампанию по завешиванию ушей водителя бессодержательной и непонятной простым смертным руганью. - Гейн золсту а капорэ фар кол-ам-исроэл1, мать твою! "Так, это могут быть люди Степного, который вдруг передумал и решил меня от греха подальше устранить. Только вот без интересу ему пока меня устранять, а если даже и захотел бы, так они по-другому действуют - со спины за плечо, разворот - и любуйся пером между собственных ребер..." - Ду ост гедарфт а капорэ верн а клейнинкер2, мешугене3 хренов! "А еще это может быть хвост "бобби", который за мной таскается уже много времени, а я и не заметила... одно "но" - у меня при себе ни партии, ни рецепта, да и начали бы они, скорее всего, с "руки за спину, вы имеете право...", да и Кристини меня вчера отпустил собственноручно, ему от меня на данный момент другое требуется... правдоподобно, в общем, но маловероятно." - Шрайбм зол мен дир рецэптн!!!4 "А еще это может быть гэбня моя обожаемая, очень может быть, их это методы... тогда почему тут только один водитель и где положенные мне два вежливых сотрудника справа и слева, черный мешок и вообще брать меня следовало еще у школы, да и не только меня..." - Поц5 недоделанный! Пгирэ6! Золст лэбм – обэр нит ланг7... хотя неееет, - Эсфирь рассмеялась. - золст бесер лэбм - ун мучен зих8! "А самый простой вариант, что это может быть наибанальнейший маньяк с уклоном в педофилию, что неоригинально, но очень, очень вероятно, и я даже аргументов против найти не могу. Ну, блин, нет чтоб на недельку раньше..." Конечно же, Эсфирь была напугана, и напугана сильно - она ничего не понимала, да и свежо было в памяти "общение" с этим юным дарованием от полиции. Но на то она и проходила все свои земные круги, чтобы страх, уже привычный, как воздух, никак не влиял ни на соображалку, ни на действия. Ругаясь и думая, девушка успела уже подергать дверь, которая, конечно же, и не думала открываться, и внимательно посмотреть за окно, чтобы понять, куда, собственно, движется автомобиль. В конечном счете она решила, что куда бы он ни двигался - ей туда не надо, и перспектив у этой поездки, конечно, много, но все они ее не устраивают. Водитель на ругательства не реагировал, лица не поворачивал, а разглядеть его в зеркальце заднего вида у Малявки не получилось. Да и не волновал ее особенно фактор внешности похитителя. "Ладушки. Идем ва-банк, Шпала в случае чего тоже может идеализм на толпы экстраполировать." С этими мыслями Эсфирь извлекла из кармана скальпель, содрала зубами защитный колпачок с лезвия и, как учили ее в том же криминальном блоке "Белого Огня", приставила лезвие к тому месту на шее водителя, где у всех нормальных людей была сонная артерия, свободной рукой прижимая его голову к спинке сиденья. Перчатки Кассандры были великолепны - не стесняли движения ни на йоту. - Ну, покатались и хватит, милый. Короче, или ты сейчас же съезжаешь на обочину, открываешь двери и мы тихо-мирно расходимся в разные стороны, или ты отдаешь Б-гу душу от кровотечения, а я - уж как получится! - голос все-таки сорвался, но Эсфирь было плевать. - Мне, б*я, по*уй, что будет дальше, понял?! С идиша Малявка перешла на банальный и вульгарный мат, что было у нее признаком сильнейшего волнения - просто об этом мало кто знал. ____________________________________________________________________________________ 1Гейн золсту а капорэ фар кол-ам-исроэл (здесь и далее - идиш) - чтоб ты стал жертвой искупления грехов всего еврейского народа; 2 Ду ост гедарфт а капорэ верн а клейнинкер - тебе надо было стать искупительной жертвой в детстве (по смыслу то же, что "и зачем тебя мама родила?!"); 3 Мешугене - сумасшедший, дурачок; 4 Шрайбм зол мен дир рецэптн - чтоб тебе писали только рецепты; 5 Поц - то же, что и русское слово из трех букв, в переносном смысле так же означает "мерзавец", очень распространенное ругательство; 6 Пгирэ - падаль; 7 Золст лэбм – обэр нит ланг - чтоб ты жил - но недолго; 8 Золст бесер лэбм - ун мучен зих - лучше уж живи - и мучайся.
Кевин: 17:32 «Она! Она!! Это она!!!» - вот собственно и всё, что крутилось в голове. Кевин готов был расцеловать её за каждое это ругательство на идиш, совершенно непонятное, но родное до щемящей боли. Гнилая верёвка оборвалась… Фирэлэ… Называл ли он её так хоть раз вслух? Наверное нет. Он никогда бы не решился. На скальпель он не обратил никакого внимания. Да он бы сейчас на бензопилу около своего горла не обратил внимания. Того, на кого уже рухнул нож гильотины – другие способы казни не испугают. Поздно пугаться. Головы-то уже нет… Он резко свернул на боковую улицу, подрезав минимум две машины. Визг тормозов остался где-то позади, Ниссан летел с неправдоподобной скоростью, закручиваясь едва ли не серпантином между машин, водители которых в ужасе только пучили глаза. И никто не делал попыток его остановить. Подсознательно Кевин выбирал улицы, камеры слежения на которых работали «абы как» и фиксировали проносящийся автомобиль едва уловимыми фрагментами. Повернув ещё и ещё, Ниссан влетел на совсем уже узкий переулок, с маху врезавшись в мусорный бак, разметав ворох каких-то светлых обрывков, мятых коробок и грохочущих жестянок. Скорость машины это отнюдь не умерило. Кевин стремился как можно быстрее уйти с хорошо просматриваемой части города, а там, дальше, даже если дорожная полиция засечёт его откровенно переходящее все мыслимые границы превышение скорости, фиг они его достанут. На выезде из проулка они благополучно увернулись от пожилой парочки, не вовремя решившей совершить подвиг совместной прогулки. На счастье бедных пенсионеров, Кевин подсознательно избегал калечить ни в чём неповинных пешеходов. Зато благодаря маневру снёс какую-то тумбу и со скрежетом проехался бортом по бамперу сунувшейся было поперёк дороги машины. Точнее, это Ниссан Кевина вынесся поперёк, но выяснять отношения времени не было. Справившись с управлением, Кевин наконец вырулил на более-менее свободный участок дороги и ещё через пару поворотов углубился в загаженный периферийный район, где его выкрутасы и фокусы с вождением машины мало кого могли взволновать. Если при всём этом он и порезался об скальпель Эсфирь, тем более, что некоторые рывки и повороты вполне могли этому поспособствовать и без её желания, пока ещё Кевин дышал и этого ему было вполне достаточно. Затормозив у полуразвалившегося дома, не глуша мотор, он наконец посмел обратиться к ней. - Малявка… - Голос сорвался, Кевину пришлось заставить себя сделать вдох. – Прости, я верну тебя обратно, куда захочешь… Можешь хоть убить меня на месте, только ответь… - Он повернулся в её сторону. – У меня в голове пустота, понимаешь? Ничего нет. Только ты. Каждую ночь… Я помню тебя, понимаешь? И я знаю, что забыл что-то важное, по-настоящему важное, главное. Только ты – одна ты можешь сказать мне, что было, что было на самом деле… Это всё, о чём я прошу. Он смотрел на неё. Вполне возможно, что именно сейчас в его взгляде было больше безумия, чем после всех допросов и пыток. В его воспалённых глазах, после почти двух суток без сна, после бешеной гонки на набережной, после отчаянного заплыва по реке, жило какое-то совершенно неподходящее к месту ликование и сумасшедшая надежда. Он нашёл ту, которую искал! Он нашёл Малявку! И только от неё он мог услышать правду, потому что ни один другой человек в мире, кроме неё, неспособен был сказать ему правды. Никто!
Эсфирь Минц: 17:33 Факир, как говориться, был пьян, и фокус не удался. Доставая скальпель, Малявка прекрасно понимала, что пустить его в ход не сможет: в ее планы входило собственноручное убийство только одного человека, а полоумный водитель мог быть, конечно, кем угодно, но вот на Кристини не походил ни разу. Поэтому испустив самый горестный вздох, на который была способна, девушка скальпель убрала и, оценив тактику действий мужчины, поняла, что такими темпами они радостоно сдохнут оба от страстного поцелуя с какой-нибудь из стен, а значит и выпендриваться, в сущности, бесполезно. Но когда автомобиль затормозил у каких-то живописных развалин, девушка очень, ОЧЕНЬ сильно пожалела, что не прирезала злосчастного водителя и не влетела на неуправляемой машине куда-нибудь, так и не узнав, что, собственно, случилось. Потому что он обернулся. И не заорала Эсфирь только потому, что на некоторое время вообще утратила дар речи, даже нецензурной. Лондон версии 2023 года был полон призраков, и их плотность на единицу местности зашкалила уже даже для Малявки. "А завтра я, наверное, повстречаю посреди улицы Остина, которого у меня на глазах забили прикладами..." - промелькнула в голове не относящаяся, в общем-то, к делу мысль, и мысль тем более не нужная, что решать что-то надо было сей же момент, ибо счет шел на секунды, и от этих секунд зависело... Ох, слишком хорошо Эсфирь знала теперь, что от них зависело. Потому что перед ней уже в который раз за короткий отрезок времени сидел человек, перемолотый и уничтоженый беспощадной мясорубкой, которая от века правила этой страной. Человек, которого она похоронила еще шесть лет назад, на той восхитительной очной ставке, где говорили только следователи, потому что из двоих подследственных один находился в контуральных потоках сознания, а вторая молчала даже на вопрос о собственном имени. Человек, который был ее прошлым. И от этого прошлого невозможно было никуда деться, как ни беги - времена замкнулись в кольцо, и на каждом углу тебя ждет очередное напоминание, что отсюда выдачи нет. "Не помнишь, значит? И не надо. И не помни. Даже если это всего лишь провокация. Даже если это просто очередное нелепое совпадение. Даже если это ровно что угодно - не помни. Ты и представить себе не можешь, какая это благодать - не помнить! Сиди и благодари свои мозги за то, что расщедрились на психоблокаду... Я бы за нее дорого дала..." Эсфирь не думала, почему Кевин остался жив, хотя третий рубеж весь до единого был укомплектован смертниками: фигур такого масштаба просто так в живых бы не оставили. Потому что даже если он и сказал тогда своим прямым сотрудникам все, что знал - это ничего не меняло. В "Пальце" и святой бы заговорил. И значение на данный момент имели только те факты, что Кевин был жив и что он ничего не помнил. "Ну да, ну да, ретроградная амнезия, психоблокада, я в этой теме - как рыба в воде, две статьи, участие в кафедральном исследовании... Ты хочешь знать, что было? Ты не узнаешь, потому что в противном случае не надо быть гадалкой, чтобы предсказать, что будет. А будет то, что тебя убьют... А меня от этих повторов уже настолько неудержимо рвет на родину, что и представить-то страшно..." - Двери разблокируй. - глухо попросила Эсфирь, и пояснила. - Пересяду на переднее сиденье, не с затылком же твоим разговаривать. Трех секунд, затраченных на передислокацию, с лихвой хватило на проработку роли - к импровизациям Малявка привыкла уже давно. - Ну, знаешь ли! - изобразила она самое искреннее возмущение, закуривая. - Мог бы и как-нибудь повежливее поступить. Ночью город чуть не разгромили, фараоны по углам, маньяк этот... И тут ты со своим практикумом по похищению с малонаселенных улиц! То, что дрожали пальцы, было ей даже на руку - она собиралась усиленно косить под среднестатистического обывателя, коий от подобной ситуации с вероятностью отправился бы прямым путем в неслабый нервный срыв. - Я тебя знаю. - подтвердила она. - Только, боюсь, мало что смогу рассказать, если уж у тебя на месте памяти дырка. - девушка пожала плечами и изобразила на лице выражение, заставляющее задуматься о наличии в ее голове хотя бы полутора извилин. - Тебя зовут Кевин и работал ты, кажется, в "Пальце". Собственно, большего мне знать неоткуда - ты о себе не распространялся... До революции мы очень недолгое время... ну, не сказать, чтоб встречались, так, молодо-зелено и гормоны во главе планеты всей. Все. Больше я не знаю ничего - ты потом куда-то пропал, а у меня ни контактов не было, ничего..."На фоне ретроградной амнезии - как нефиг делать сформировать ложную память при должной завязке рецепиента на донора... Черт, ну с чем же я так просчиталась семь лет назад, что из всего, что случилось ты запомнил именно меня?!"
Кевин: 17:34 Девочка «играла дурочку». Почему-то Кевин это точно знал. Поэтому и не обратил внимания на все эти «молодо-зелено». А про «Палец» он и сам прекрасно помнил. Так что неприметным движением руки двери машины снова пришли в заблокированное состояние. «Так будет лучше…» - Врёшь ты всё, - сказал он устало. – Только пойми, зря это. Я знаю, что было. Понимаешь, знаю. Ну, не знаю… но могу в должной степени вероятности предположить. Потому что может быть у меня на месте памяти и дырка, но в овоща я от этого не превратился. Так что избавь меня пожалуйста от необходимости тебе на пальцах объяснять, что и как. Я и так двое суток не спал, так что голова кругом… А что он мог ей сказать? Как объяснить, что ему эта ниточка в прошлое необходимо больше воздуха, что он убиться готов, чтобы только понять. Что бы там ни было. А то, что было страшное, такое страшное, что память отказались это помнить – он знал. Возможно, будь Кевин в более нормальном состоянии, вернись он в ведомство – он через некоторое время заставил бы замолчать все эти призраки прошлого, вторгающиеся в его мозг. Или Брэдли помог бы в этом. Брэдли хорошо понимал его состояние и умел в несколько слов вернуть в настоящий момент, заставить успокоиться и переключиться на текущие дела. Но Брэдли рядом не было… Он силился поймать кончик мысли, продолжая смотреть на девочку напротив, не слыша, что говорят ему и что спрашивают. Потому что всё это было уже не важно… И в друг картинка изменилась, это была уже другая камера, и всё, что он мог видеть – это стенку у себя перед носом. Рук он уже давно не чувствовал, хотя висел на собственных запястьях всей тяжестью… Нет, если скосить глаза, можно было увидеть стол и таймер, который отсчитывал очередные пятнадцать минут. И обрывки проводов, раскиданные по полу камеры… Сколько он уже здесь? Несколько часов? Несколько дней? Мир сузился до холодной стены и этого тикающего урода, неумолимо отсчитывающего коротенькую передышку, которую и передышкой то назвать нельзя, потому что боль не уходит ни на секунду. Ему кажется, что уже кожи на спине не осталось и любое движение воздуха пробегается по обнажённым нервам. Щелчок таймера – и в поле зрения попадает очередной «коллега», подбирает с пола скрученные в жгут провода… - Рано или поздно я вспомню, - сказал Кевин, с некоторым трудом вынырнув из вдруг пойманной наяву картинки прошлого и глядя куда-то через лобовое стекло. – Но мне кажется, что я упускаю что-то очень важное, что не зная того, что было на самом деле – я не могу сейчас понять, что мне делать… Не знаю я, как тебе это объяснить. Да ты сама всё понимаешь, просто прикидываешься. Ну послушай! – Он повернулся к ней. – В официальном медицинском отчёте написано, что я попал в автокатастрофу. И всем очень выгодно наверное, чтобы я в это верил. Почему? Да потому, что на самом деле никакой катастрофы не было. Никакой погони за мной не было, я в тот день, когда меня арестовали, сам приехал, на своей собственной машине. А то, что потом она оказалась на свалке – это дело техники. И больше я за руль не садился и ни в какую катастрофу я не попадал. Кевин снова посмотрел на пустынную улицу, чувствуя, что всё равно не находит нужных слов. С сегодняшней ночи, когда он увидел так похожую на Малявку девушку в Сквоте, он постоянно цеплялся за один и тот же обрывок воспоминания. Этот обрывок и раньше приходил в снах, Кевин точно знал, что приходил. Просто просыпаясь он не мог этот обрывок уловить. А сейчас уловил. И вслед за обрывком потянулись другие воспоминания, как в детской сказочке: «Гусь, гусь, приклеюсь, как возьмусь»… Камера, допросы, очная ставка… Всё это Кевин очень хорошо себе представлял. Даже не вспоминая в деталях – мог пересказать примерный вариант событий. Но не это его интересовало. Его интересовало: почему? Почему так произошло? Что могло заставить его предать тех, которым он служил? И вот тут Кевину становилось страшно. Потому что за прошедшие шесть лет он укрепился в том, что сам был виноват и то, что с ним было – всего лишь возмездие. И он старался отслужить хоть как-то оказанную ему неожиданную милость. А что, если это сейчас он не прав? Что, если никакая это не милость? В чём конкретно заключалась его вина? И было ли это… виной? Ещё недавно, сегодня утром, он никак не мог сформулировать в разговоре с майором Рихтером, что именно его беспокоит. Может, и хорошо, что не смог сформулировать. Потому что мысль, которая формировалась в его мозгу уже много времени, слишком не укладывалась в рамки его теперешней «честной» службы. - Я хочу знать, за что со мной так обошлись, - сказал он тихо. – Детали того, как именно обошлись – я и сам могу вспомнить. Теперь, когда наконец тебя вспомнил – остальное придёт, в этом я уверен. Уже пришло… Пойми, хоть попытайся понять! Представь, что вчера у тебя был кто-то близкий, а сегодня тебя накачали какой-то дрянью или настучали по голове, и ты забыла, что они тебе близкие, пошла и убила их по чьему-то приказу – каково это? Каково всё время ходить под страхом того, что однажды очнёшься и поймёшь, что на самом деле ты в беспамятстве уничтожила всех, кто был тебе хоть чем-то дорог?! Поверь мне: чем раньше очнуться – тем лучше. Так почему же меня ты лишаешь этого шанса – очнуться чуть раньше, чтобы не совершить ещё двадцать убийств? Ведь я всё равно вспомню, понимаешь? Как нашу последнюю очную ставку вспомнил. Вспомню…
Эсфирь Минц: 17:35 "Помнит он!" - с досадой подумала Эсфирь. - "Это что еще за игра такая новая - тут помню, тут не помню! Ну уж нет, меня гэбня колола-колола, да не расколола, так что черта лысого я тут буду в ностальгию ударяться со всеми известными последствиями". Одного у Малявки было не отнять - если она твердо решала какую-то информацию оставить при себе, в ход шли все известные ей методы. До этого момента - даже успешно. - А по-моему, - девушка вздохнула. - ты перегрузил себе мозги всей этой постреволюционной хроникой. А ее и вправду за последнее время издательства выпустили в количестве вагона и маленькой тележки: ругать прежний режим не возбранялось пока что, лишь бы параллелей неверных не приводили. Вранья в этих хрониках были горы, потому как из тех, кто мог написать правду, выжило очень и очень немногие, да и те способность рассказывать о прошедшем обрели бы в лучшем случае лет через десять. Так что публику развлекали, как умели, активные борзописцы всех мастей, готовя на потребу людям малоаппетитный винегрет из чернухи, Оруэлловских выкладок и каких-то совсем уж диких фантазий. - Амнезия зачастую ведет к формированию ложной памяти, это я тебе как медик говорю. Было бы за что зацепиться сознанию, а там оно уже себе такие замки выстроит без чьей-либо помощи, что только держись... Малявка обреченно посмотрела за окно. Сходила, называется, домой за наркоманскими прописями. Мелькнула мысль, что если бы Степной впал в священную ярость на непокорного химика и пристукнул бы ее там же, в здании - было бы куда легче. Ветер лениво гнал вдоль тротуаров какой-то бумажный хлам, и девушке надо было сейчас находиться совсем в другом месте, и составлять окончательный вариант листовок, и еще много чего делать - а вместо этого нате, пожалуйста, сиди и теряйся во времени, морочь кому-то мозги в попытке не повторить прежних ошибок. "Ну почему мне никто не верит, когда я говорю, что чего-то знать - не надо?! Далось ему это прошлое, сам же уже понял, что ничего хорошего там не было и быть не могло..." У нее самой еще вчера были близкие люди, которых сегодня уже не было исключительно по ее вине. Ей не следовало тогда узнавать Скрипача на улице. Ей не следовало втягивать в эту сомнительную авантюру Кассандру и всех остальных. Ей не следовало делать какие-либо выводы из происходящего и воображать, что что-то еще "быть может". А следовало ей еще позавчера, вернувшись с работы, пустить по вене ханку из двух грамм героина, поскольку если нет человека, то и нет проблемы, и оставайтесь здесь с этой своей сумасшедшей страной образца тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, и соглашайтесь, и маршируйте плечом к плечу. Потому что в этой ситуации вас оставят в живых, а кто она, собственно, такая, чтобы зная наперед все вехи этого пути, собственноручно проставлять подписи в чужих смертных приговорах?! - Какие очные ставки, какие убийства?! - в голосе Эсфирь зазвучало отчаяние, смешанное с очень хорошо изображенным изумлением. - О чем ты вообще говоришь, что за плоды больной фантазии?! Хотя... нет, я даже могу предположить, откуда они взялись: ты, небось, пока работал на мистера Криди насмотрелся всякого, а со впечатлительностью у тебя никогда проблем не было. Ну, всякие там комплексы вины, вытеснения... Можно целую работу написать, научную. - она разогнала ладонью дым, уже повисший в салоне плотной стеной. - Я не вру, я правда не могу тебе ничем помочь. Слушай, прекращай этот цирк. Тебе в голову не приходило, что ты с вероятностью мог действительно попасть в автокатастрофу? А все твои выкладки, о которых ты тут мне сейчас так уверенно говорил - не больше, чем отклонение в психике, параноидальный бред? Так это ж не ко мне, это к врачу надо, индивидуальная медикаментозная схема и, конечно же, нейролептики... "О Г-спади, я горожу такую высокохудожественную ахинею, что в нее можно даже поверить!" Эсфирь плотнее запахнула ветровку и обняла рюкзак, вцепившись в него, как утопающий в пресловутую соломинку, и только сейчас обнаружила, что ее уже с минуту бьет крупной дрожью. Видимо, сдавали нервы. "А может и банальная абстиненция. Черт, Кевин, ну вот что мне с тобой делать, а? Оглушить и смотаться в неизвестном направлении? Так во-первых, сил у меня не хватит, а во-вторых - только подтвердит, что все, что я тут говорю - бред сивой кобылы в жаркий полдень... Отпустил бы ты меня, игемон. У меня мало времени и много дел, у меня пять смертников в разных концах города и я, черт подери, совершенно не горю желанием заказывать в синагоге лишний кадиш... Ты и тогда-то толком не знал, чего ради во все это дерьмо влетел, чего уж теперь-то говорить. Не хочу я больше быть фам-фаталь, с меня и одного раза хватило..."
Кевин: 17:36 - Блин! Малявка! Да знаю я, что ты мне сейчас ни в грош не веришь… Кто б поверил, если вдруг встречаешь человека через шесть лет и попробуй угадай, где он был и что делал и какого чёрта здесь сейчас оказался. Медик хренов… Вот чего меньше всего хотелось, так это доказывать очевидные вещи, особенно если учитывать, что эти самые очевидные вещи и он и Малявка прекрасно знали и в доказательствах не нуждались. Идиотский разговор, в котором каждый преследует свои цели и при этом упорно не хотят друг другу говорить то, что и так крупными буквами перед носом написано… «Меня жалеешь или себя? Себя, конечно. Кому охота получать такие вот «подарочки» из прошлого. Но уж прости, мне сейчас отступать поздно, да и некуда…» Он оставил в покое руль и стащил с плеч куртку, резко задёрнул рукава до локтей, сорвав с обшлагов пуговицы и не заметив. - Медик хренов! Не надо быть медиком, чтобы понять, что никакого отношения вот это к аварии не имеет. Ещё показать? Он внезапно успокоился. В правом виске несильно, но настойчиво запульсировала боль, обещая возобновить прошедшую было после «купания» в Темзе мигрень. Но думать это не мешало. - Понимаю я всё, - сказал он с каким-то глубоко безнадёжным фатализмом в голосе. – Я ведь уверен был, что той девочки, которую всё пытаюсь вспомнить, просто в живых уже нет. Столько лет прошло… А теперь, разве могу я тебя винить в том, что ты не хочешь больше вспоминать обо всём этом? Думаешь, я хочу? Я просто знаю, что всё равно вспомню. Иначе… Иначе просто сойду с ума. Может быть, уже сошёл. Ты просто скажи, скажи правду. Не о себе, не о ком-то там ещё. Только обо мне. Клянусь, если захочешь – я забуду о тебе, о том, что тебя встретил и никогда больше не помешаю. Только скажи. «Забуду о тебе…» «…Забыть… Забыть и не вспоминать. Как её имя? Нет, забыть всё. Обещал, что забудешь… Ты ничего не знаешь, никого не знаешь. Это – главное…» - Хватит, Кевин. Достаточно. Ты же понимаешь, что это бесполезно. Это другие, которые попадают сюда с улицы, воображают, что могут молчать до последнего. Но ты-то знаешь, что эта боль – даже не тень настоящей боли. Знаешь, что здесь рано или поздно начинает говорить любой. Довольно, будем считать, что всё, что уже было – наказание тебе за то, что ты сделал. Ты перенёс его, выдержал, а теперь давай просто поговорим. Выкинь этот свой грёбаный максимализм, никто тебя за него не похвалит, никто не скажет тебе спасибо. «Забыть всё… Если ты всё забудешь – они ничего не узнают…» Он видел, что Эсфирь уже колотит от всего этого. Но сейчас Кевин был не в состоянии испытывать жалость. Ни к кому. Сейчас, когда рушилась последняя преграда на пути к осознанию чего-то, может быть самого важного в его жизни, он не мог свернуть, словно нёся в многотонном поезде под откос… Или в грузовике, в тёмную воду. Миг падения растянулся до бесконечности, но он должен был чем-то закончиться, этот миг. Кевин резко взял её за руку – и только сейчас обратил внимание на перчатки. Где это было? Там, там же и тогда же… От пощёчины всё тело словно прошило насквозь электрическим разрядом. Неудивительно, если учесть, на что сейчас должно быть похоже его лицо. Не только лицо – всё тело ощущалось сплошной раной. Но разум реагировал на боль как-то очень отстранённо, как на нечто, уже к нему не относящееся. - Очнись, парень! Не заставляй девушку ждать… Раз требуют, чтобы он открыл глаза – значит, хотят, чтобы он видел, что ещё ему приготовили… Зачем? Какая разница? Разлепить слипшиеся от крови веки всё равно не удалось. Кажется, ему плеснули в лицо водой (ощущение, будто по коже прокатилась кислота). Один глаз удалось-таки разлепить. Второй… Кевин не был уверен, что второй глаз вообще на месте… Резкий свет сплывал куда-то в сторону… - Сидеть! – Кажется, это он начал падать – и его зашвырнули обратно на стул. Тело конвульсивно содрогнулось от боли. Но сознание существовало отдельно, где то вне истерзанных мышц и сломанных костей, уже даже вне времени и пространства. Где-то… А потом зрение частично прояснилось и он увидел: напротив, за какой-то пеленой, скрывающей общие черты – только глаза, взгляд, какой-то отчаянный, больной… Или ему показалось?… Где-то на границе яви и бреда он понял, что силится найти имя. Нет! Никаких имён! Ничего… Больше ничего. Это нужно забыть. Всё нужно забыть. Ведь если ничего не помнишь – ничего и не скажешь… А потом он увидел её руки. И что в её руках показалось ему странным, неправильным… Сознание едва теплилось и Кевин никак не мог сосредоточиться, чтобы понять, что именно… - Сними перчатки, - тихо сказал он. И добавил, чувствуя, что задыхается, зная, что именно увидит: - Пожалуйста, сними…
Эсфирь Минц: 17:37 Девушка мельком взглянула на шрам и тут же вернулась к задумчивому созерцанию заоконного пространства. Она не хотела ни видеть это, ни вспоминать... И так все было понятно: хотя процесс "Иглы" был публичным, но Кевин не входил в число тех, кого в зале суда демонстрировали широкой общественности, поэтому, в отличие от нее, на нем фингермены оторвались по полной программе, не стесняя себя в методах воздействия. "Я знаю, знаю, я знаю об этом абсолютно все уже не первый год, и я не буду задавать даже себе вопроса о том, что они с тобой сделали из-за той идеалистической ахинеи, которой я успешно парила твои мозги. Мне известен ответ, и от него, кстати, тоже тошнит!" - Ожог, - резюмировала она, слыша свой голос словно со стороны. - Если я ничего не путаю - третья степень. При авариях, насколько я знаю, частенько что-то горит... Когда он схватил ее за руку, Малявка поморщилась и быстро отдернула кисть - времени с момента переломов прошло немало, но все равно руки оставались, так сказать, ее больным местом, ко времени и не ко времени напоминая о своем существовании самым широким спектром болевых ощущений. На просьбу снять перчатки Эсфирь внутренне усмехнулась - пожалуй, это был единственный поворот событий, к которому она была перманентно готова вот уже два года. Следующая порция отборной лапши была проверена на ближних уже не раз и доказала свою практическую пригодность. Глухая несознанка - это был коронный номер мисс Минц, исполняемый на бис уже бессчетное количество раз. - Камерный вариант стриптиза? - поинтересовалась она, туша сигарету. - Нет, мне не жалко, но предупреждаю сразу - зрелище неаппетитное. Не передумал? Лицо Кевина тенденций к отступлению явно не выражало. Впрочем, она тоже не собиралась сдавать позиций. Поэтому, картинным жестом стянув с ладоней черную кожу перчаток, она продемонстрировала то, что было под ними. - Красота неописуемая, согласись? - девушка по возможности непринужденно улыбнулась. - Я сидела. Уже после того, как ты пропал. Три года, за наркоту... Если помнишь, была у меня такая вредная привычка. "Она у меня еще и осталась, и даже усугубилась, но это даже меня самой не касается..." Это был, можно сказать, ход конем - о том, что при Сатлере наркоманов не просто не любили, а ставили чуть ли не ниже, чем политических, было общеизвестным фактом. С чумой 21 века "Norsefire" боролся радикально и, кстати сказать, довольно успешно - Малявка еще помнила, с какими напрягами была связана в то время добыча чего-либо хоть сколько-нибудь психотропного. - И, хоть убей, не понимаю, какой правды ты от меня хочешь. Та, что я знаю тебя не устраивает, это я уже поняла. Напридумывать я тут могу все, что угодно, только скажи, в каком ключе, но, честное слово, не уверена, что оно того стоит. Да какая правда, черт подери?! - Эсфирь, кажется, начала злиться, как обычно - на себя и свою неспособность что-то делать хорошо. - Я ничего о тебе не знаю, даже фамилии! Я, блин, даже в имени-то не сказать, чтоб сильно уверена, в те времена межнациональные связи очень не поощряли! Откинувшись на спинку сиденья, Эсфирь пыталась понять, чем же она в прошлом воплощении настолько отяготила собственную карму, что и помереть не получается, и жизнь такая, что удовольствие от нее только завзятый мазохист получит. И чем так сильно не полюбился всемогущему Року Кевин, что одного слома ему показалось недостаточно. "Да оставьте его уже в покое, хватит с него, он тут вообще не при чем, это не его полигон! Один раз вырвался - и все, второй попытки не дадут..." Впервые Малявка согласилась с тем утверждением Ангсоца, что незнание - сила. "Он же дотошный - просто ужас, он же теперь пока на все свои вопросы не получит исчерпывающих ответов - не успокоится! А как получит - вот тут-то про него сразу все и вспомнят, потому что кое у кого, в отличии от оступившихся фингерменов, никаких провалов в памяти не бывает..." В который раз ощутив собственное бессилие перед асфальтоукладочной машинкой судьбы, Эсфирь прикрыла глаза.
Кевин: 17:38 Ну всё! Бороться с Малявкой, когда она решила играть в «несознанку» - было абсолютно бесполезно. Это Кевин прекрасно понимал, даже если и не помнил, откуда именно он это знает. Но ответы на свои вопросы он уже получил. Эсфирь – как раз та самая девушка, которую он помнит – это раз. Последняя очная ставка, на которой они виделись, по политическому делу, а вовсе не по делу о каких-нибудь наркоманах – это два. Сейчас Эсфирь старается отбрехаться от всего, потому что может, вполне может, продолжать в таком же духе – это три. Само её поведение говорит о большем, о чём могут сказать любые слова. Кстати, чтобы разобраться во всём окончательно, нужно просто поднять из архивов дело некоей Эсфирь… Ну, фамилии он не знает, но и без фамилии не так сложно установить её личность. Прекрасно. До своего собственного дела Кевин как-то раз добрался, обнаружив какую-то ахинею, по той простой причине, что большая часть этого самого дела была изъята после того, как он вернулся к службе. Неудивительно. И скорее всего, хранится где-то материал, но где-то очень далеко. А вот дело Эсфирь он добудет запросто, и даже не особенно злоупотребляя личной симпатией к себе работников архива, с которыми у Кевина сложились очень тёплые отношения. Теперь, вспомнив имя и внешность, всё, что ему нужно - он легко узнает. Выводы промелькнули в голове очень быстро. Теперь он просто смотрел на её руки. И чувствовал, что вот как раз сейчас такое прочное и надёжное «здание» его вины перед Англией шатается и готово распасться за пару секунд. Потому что картинки его снов, которые он так безуспешно пытался уловить несколько последних лет, начали с потрясающей чёткостью проявляться в бодрствующем состоянии. И Кевин чувствовал, что впереди у него ещё целая галерея его личных «ужастиков», которые его память наконец-то воссоздаст во всех подробностях. - Я знаю… - сказал он вслух, продолжая смотреть на её руки и видимо этим безликим «я знаю» отвечая на всё, что она успела наговорить. – Не важно… Спасибо, теперь я всё понял. Странно, да? – Он протянул руку так, чтобы его собственная кисть оказалась рядом с кистью Малявки. – Я всегда обращал внимания на твои руки. Они у тебя такие маленькие, по сравнению с моими… - Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. – Не бойся, ни в какие истории я тебя втягивать не буду. Понимаю, что эта война обошлась с тобой слишком круто. И сейчас у тебя вряд ли есть желание к этому возвращаться. А тут я со своими неуместными вопросами. Ладно, остальное узнаю сам. Он собрался уже взяться за руль, но снова обернулся. И взгляд у него был совсем другой. Куда-то исчезла настороженность, ожидание чего-то – неизвестно чего. Теперь он смотрел с какой-то отчуждённой уверенностью. Так наверное смотрит человек, вынесший кому-то смертный приговор. Но тут же обращённый на Малявку взгляд неуловимо изменился. Видимо, Кевин вспомнил, кто рядом с ним и что как раз Эсфирь его личные планы никак не должны коснуться. И его лицо наконец приобрело вполне осознанное, человеческое выражение, в котором остались только боль и сожаление. - Прости. Я не хотел тебя пугать, не хотел заставлять вспоминать всё это… Видишь, как получается: потерять себя легко, а вот что из тебя потерянного потом сделают – это вопрос. Они сделали. И теперь я вижу, что именно они сделали. – Он отвернулся, не в силах больше смотреть на Эсфирь. Он вспомнил Марену Вельгот. И это было последней каплей, дополнившей картину разрушения. – Я отвезу тебя, куда захочешь. Может, тебе теперь всё равно, но я просто хочу сказать: обещаю, что доведу дело до конца. Наверное, раньше я не понимал, что именно должен делать и зачем. Теперь понимаю. Они ответят за всё, что сделали. За всё, что сделали с этой страной. И за твои руки тоже…
Эсфирь Минц: 17:39 Да, у Эсфирь не было ни малейшего желания возвращаться к пройденному, потому как она уже к нему вернулась и зашла на новый круг. Но у нее не было ни малейшего выбора - пустота вокруг стала абсолютной, и беречь ей было уже нечего и некого. Со смертью Скрипача тот хрупкий костяк, на котором держалась ее послелагерная жизнь, рухнул окончательно, и вместо жизни у Малявки был даже не белый лист, а просто пепелище. Вместо ответа Эсфирь посмотрела на Кевина, как на заговорившую табуретку и некоторое время изучала потолок. Очевидно, результаты изучения ее не порадовали, потому что девушка закрыла глаза ладонью. "Не хотел пугать... Ага, напугал девку известным органом, когда она, девка в смысле, видела этот орган во всех видах и состояниях... Черт, вот не было печали..." Однако, похоже, пора было прекращать ломать комедию и назвать уже вещи своими именами. Последний, так сказать, шанс сделать невозможное. - Не хотел... - голос Эсфирь был металлическим, злым. - А так всегда и бывает, Кевин, никто не хочет, но все делают. А теперь, дорогой мой народный прокурор, послушай, что я тебе скажу. Тебе, значит, мало того, что уже случилось и не устраивает тот факт, что ты этого не помнишь? Да я тебе навскидку назову с десяток людей, которые бы душу дьяволу продали за возможность не помнить, что с ними произошло! И нет ничего в твоем прошлом, заслуживающего воспоминаний. Но ты у нас, конечно же, крутой герой и великий мститель, тебя хлебом не корми - а дай на баррикады пойти, раз уж в первый раз за такие чаяния по чувствительным частям тела настучали... Так вот я тебе напомню, что один тут два года назад организовал баррикады, поменяв тем самым шило в заднице на мыло для веревки. Или ты так уверен, что у тебя получится лучше? - Эсфирь зло рассмеялась. - С чего такая уверенность, а? Ну, предположим, замочишь ты парочку личных врагов, организуешь, по образу и подобию, акт возмездия - и что это изменит? Это не вернет ни тебе, ни мне, ни всем остальным спущенной в унитаз жизни. Это всего лишь поменяет одних марионеток на других. А ничего серьезного ты сделать не сможешь, не знаешь ты, как делается что-то серьезное, потому что тебе надо - здесь и сейчас, а на перекрой реальности уходят годы пустой, почти бессмысленной работы и штабеля, штабеля жертв! - голос сорвался на крик. - И все это - ради мизерного шанса на победу, которой ни ты, ни кто-либо из ныне живущих все равно не застанет. И что бы ни случилось, ты сам жертвой не станешь, нет, ты станешь тем, кто будет посылать людей в расход, иначе невозможно, а ты на это неспособен, у тебя честь да идеалы всякие... Поэтому единственное, что у тебя может получится - так это стать одним воином в поле и гордо сдохнуть назло врагу. Да только враг этот тебя сметет, даже не заметив, и все, что ты скажешь - канет в Лету еще раньше тебя самого. "Но на самом деле ты даже и этого не успеешь, тебе заткнут рот прежде, чем будет сказано первое слово, потому как они-то на ошибках учатся, а у тебя этого умения, как я смотрю, не наблюдается..." - Или тебе жить настолько не нравится? Ну, не нравится - иди и застрелись от безысходности, но не втравливай в эти пустые игры еще кого-то. Потому что втравишь, я-то, в отличие от тебя, все помню и выводы делать умею. Знаешь, как теперь борются с чумой? Уничтожением всего живого на зараженной местности! - она с силой ударила кулаком по двери. - И ты прав был, когда думал, что я умерла. Я действительно умерла, ты разговариваешь с совершенно другим человеком, да и сам ты - другой человек, но у тебя есть шанс жить спокойно, не вспоминая! Ты же, - Эсфирь схватила его за руку. - когда-то хотел нормальной, человеческой жизни. Дом, семья, что там еще в это понятие входит?! Так и живи, уж коли возможность выпала, не рыпайся, не суйся носом в старое дерьмо, ничего в нем хорошего нет. Или собирай манатки да и уезжай из этой Б-гом проклятой страны, нечего здесь ловить в ближайшие пару веков, кроме смерти и предательства! Она сама не заметила, что голос уже давно с крика перешел на шепот и что она вот уже с минуту плачет. "...Задержись на миг - и уже противно, Словно ты тут прожил не три минуты, а два столетья, Насмотревшись разора, смуты, кровопролитья, Двадцать улиц снесли, пятнадцать переименовали, Ничего при этом не изменилось... Морган, вы, как обычно, были правы, и ничего мы с этим не поделаем, но я не хочу, не хочу посылать одних и тех же людей на второй круг этой мясорубки, потому что не подавится она ими, это уже проверено практикой, и хватит, хватит с нас повторов ошибок..." Приходилось признать, что если это была провокация, то спалилась Эсфирь по полной программе.
Кевин: 17:41 «Брэдли… Я знал, что ты меня обманываешь, но не знал, КАК ты меня обманываешь. Англия, порядок… Ты научил меня, не задумываясь, вцепляться в глотку любому, на кого мне укажут. Как тебе это удалось?» Осознание того, что происходило с ним эти шесть последних лет, люто, невыносимо жгло сейчас. «Ну ладно, можно заставить поверить, что ты заблуждался и что твой долг – оправдаться теперь перед Англией за свои ошибки. Но почему же ты не видел, что делаешь? Почему ты стал послушным исполнителем чужой воли? Почему?...» Ответов не было. Он до сих пор не помнил, что именно привело его в застенки ГБ, но уже понимал, что вместе с памятью потерял всё, что было в нём самом человеческого. Поверил и стал послушной машиной для убийств и расправ. Он словно вдруг очнулся, что-то изменилось в его восприятии внешнего мира. Именно очнулся – иначе и не назовёшь. Как он мог? Каким образом? Допустим, ему внушили, что он не прав, что ему нужно честно служить ГБ… Но где все эти шесть лет была его собственная голова? И самое-то поганое, что даже оправдаться он не сможет, потому что будучи нормальным, вменяемым человеком, почему-то совершенно не понимал и не видел, что стал палачом, таким же, как те, которые заставляли страдать Эсфирь… А тут Малявка несёт какой-то бред о том, что это – не его дело и он не должен снова в него соваться… Будто он – невинная девица, которая по незнанию лезет в бордель. «…ничего серьезного ты сделать не сможешь, не знаешь ты, как делается что-то серьезное, потому что тебе надо - здесь и сейчас, а на перекрой реальности уходят годы пустой, почти бессмысленной работы и штабеля, штабеля жертв…» Кевин уже было поднял руку – и только каким-то чудом не закатил Малявке оплеуху. «Бред какой!» - а перебить её он не смог, внезапно что-то передавило горло и слова не смогли вырваться наружу. Конечно, расстаться с человеком на шесть лет – и кажется, что он там сидел сиднем в неизменном состоянии. Наивная девочка… Изменилась она… Изменилась, но как-то не может понять, что другой человек тоже может измениться. И совсем не туда, куда хотелось бы. Годы… Штабеля жертв… А то я этого не вижу! «Нет, Малявка! Ты как раз не изменилась и для тебя и сейчас то, что ты делаешь – осталось единственным, что ты вообще можешь делать. Что? В чём это дело заключалось? Ну, если тебя так обработали в «Пальце» - значит, было за что»… Он вспомнил, как его подтащили к стеклу, за которым была другая камера, только с той разницей, что он мог видеть, что там происходит, а его оттуда увидеть было невозможно. Как в истории с миссис Соринсон, которую допрашивал он. Только сейчас он был в роли мужа этой несчастной… Он уже едва стоял на ногах, так что его держали, непонятно чего боясь: того, что он отвернётся или того, что попросту грохнется в обморок… Но он стоял и смотрел, как по другую сторону стекла мучают Малявку. Молча, не отводя взгляда. Они просчитались, потому что её мучения не заставили его заговорить, не заставили умолять, даже заплакать уже не заставили. Только лишь укрепили в нём ненависть и желание сопротивляться. До последнего… Боль в виске заставила очнуться. Он повернулся к Эсфирь, схватил её за плечи, словно собрался вытрясти из неё весь этот бред, который она несла. И тут увидел, что она плачет. И вместо того, чтобы её трясти, притянул к себе, обнял, не давая вырваться. Да, она умела вырываться, когда хотела. Но сегодня ей бы это не удалось. - Высказалась?! Наконец-то взрослый разговор пошёл. – Кевин с некоторым усилием выдохнул, крепко прижимая к себе Эсфирь. – Ладно, Малявка, ты всё сказала правильно. Теперь меня послушай. Можешь хоть на миг допустить себе мысль, что не только ты одна понимаешь, в каком дерьме сидишь? Сидишь! Не суёшься в него снова вот сейчас сию минуту, а просто сидишь, крепко и не вылезая… Можешь хоть где-то в подсознании удержать, что я уже не мальчик, которым был шесть лет назад? И если ты возвращаешься в эту мясорубку по своей воле или уж не знаю, потому что некому больше это сделать, то попробуй себе представить, что я из неё, из этой самой мясорубки, и не вылезал ни на секунду. Неужели когда-то я мечтал о нормальной жизни? – Кевин зло усмехнулся, но Малявку не отпустил. – Нет, детка, на этой войне мы по одну сторону баррикад. Это – непреложный закон. И никуда от этого не денешься. Если бы ты сказала, что тебе всё равно, что лучше уж тихо и спокойно подохнуть где-то далеко от этого дерьма, я бы тебя осуждать не стал. И верю, что ты бы меня осуждать не стала, если бы я такого захотел. – Он вынужден был снова глубоко вздохнуть, прежде чем продолжить. – Только ты не подумала о том, что эти шесть прошедших лет… - Он не договорил, потому что осознание пришло только сейчас и ещё не сформулировалось в конкретные слова. - Забыла, где я работаю? Хотя могла бы догадаться, наверняка догадываешься, что если уж меня не прибили тогда, значит оставили при себе. Мститель… Я – не «V». Я – это я. И в отличие от него понимаю, о чём ты говоришь. Думаешь, я всё это время сидел тихой сапой и не отсвечивал? Ну давай, соображай быстрее! Как, ты думаешь, я эти шесть лет прожил? Что, меня вот так выпнули и оставили: «Делай, Кевин, что хочешь»? Держи карман шире! – Он зло оскалился, кажется действительно готовый кому угодно сейчас вцепиться в глотку. - А что такое дерьмо – это мне не хуже твоего известно. И то, что копать его ещё невесть сколько, чтобы хоть что-то изменить – это я тоже знаю. Сейчас знаю. Может быть, тогда и не соображал, не спорю. А теперь изучил это понятие вдоль и поперёк, по полной программе! Диссертацию могу написать на тему: «Почему в этой стране никак не могу убрать дерьмо»! Живи… Думаешь, это возможно? Думаешь, для тебя это невозможно - жить, а для меня ещё есть шанс? Нет его! И хватит об этом. Он так её и не отпустил, словно боялся, что она исчезнет. Хотя слова его мало вязались с тем, что он продолжал сжимать её в объятьях и уже перестал бороться с подступившей болью, впервые наверное с того момента, как его арестовали, не сдерживая слёз. - Нет у меня уже ни чести, ни идеалов, Малявка! Нет! Сгорело всё… А с этими… бороться можно только их же методами. И методам своим они меня очень хорошо научили. Лезть грудью на баррикады – никому не поможет.
Эсфирь Минц: 17:42 Эсфирь слушала Кевина, уткнувшись лицом в его плечо и больше всего желая хотя бы временно оглохнуть. "Мне нужны контрдоводы... А нету у меня контрдоводов, и не было никогда, откуда им взяться-то?.. Контрдоводы - это когда понимаешь, что происходит, а если бы я понимала, что происходит - была бы счастливейшей из смертных..." Прошлое подступало, окружало со всех сторон, наваливаясь душной ватной пеленой и не давая ни малейшего шанса прорвать эту хронологическую блокаду. Эсфирь не сидела в дерьме - она в нем жила, им дышала и находилась в нем, как в естественной среде обитания. И она могла бы сказать, что есть баррикады, по одну сторону которых - пусто, и это как раз их случай, потому как выходить маршем протеста в составе кучки выжженых, жестких, закаленных всеми известными потерями - против какой-никакой, но живой страны, с живыми людьми, которые, кажется, согласны... Ради чего? Многие, она знала, пойдут просто и безыскусно мстить, и это будет провалом априори. Новое поколение - она уже представляла, эдакие эстетствующие мальчики-девочки, страшно недовольные тем, что по возрасту не попадали в бойцы прежнего фронта, наивные и неразумные - будет играть в бирюльки и делать таинственные лица. Довольно обширная прослойка, которая неизбежно возникнет - махровый криминалитет, чья поддержка будет незаменима, и которым как кость в горле любой строгий порядок, не дающий жить "по понятиям". Ничтожное меньшинство - старая гвардия, залегшая на дно и переждавшая страшный для оппозиции 2021 год - все-таки, поднапрягшись, вспомнит, зачем они когда-то делали то, что делали. И во главе всего это воинства армагеддона - считанные единицы таких, как она, прошедших по всем кругам ада, расписавшихся в своей к нему принадлежности, но не ставящие во главу угла месть. Как сказал тот, кто сказал - "с этим сбродом, пардон, отвоевывать трон?" Получалось, что с этим - альтернативы не было. Ну, а сама она... сама она для себя не хотела уже ничего, но была готова сделать все, что угодно, лишь бы больше никому в этой стране не пришлось пережить хотя бы часть того, что выпало на ее долю. - Забыла, где я работаю? Круг замкнулся. Дежавю вступило в свои права, размыв реальность почти точным повторением былого - интонации, запах кожи и пыли, ясное ощущение надвигающейся беды: огромной, неотвратимой. Руки, удерживающие над непроглядной темнотой бездны - пусть ненадолго, на какие-то смешные, неважные сроки, но все-таки... Это уже переходило за все возможные границы - садизм настолько утонченный, что Эсфирь первые пару секунд даже не могла сообразить, что Кевин имеет в виду. И это напоминало уже совсем не о прошлом, это напоминало о самой настоящей Полиции Мыслей с их методиками воздействия, основанными на выворачивании человека наизнанку. А прошлое повторялось досконально, построчно, и Малявке сейчас было бы очень непросто ответить, какой год на улице - 2016 или 2023?.. "Возвращается вечером ветер на круги своя, Возвращается боль, потому что ей некуда деться..." Она вцепилась в Кевина, не обращая внимания ни на боль в пальцах, ни на то, что ему от такого вот воздействия тоже могло бы быть не особенно приятно. "Это все такая большая лажа, что с нее бы сталось быть бесконечной..." Так оно и оказалось. И вот теперь Малявка совершенно не понимала, что делать дальше и куда бы засунуть всех призраков, вставших кольцом по периметру Англии, когда каждый из них был когда-то частью ее собственной души, перешедшей за Стикс вместе с умершими... Оставаться рядом было чревато болевым шоком. Развернуться и уйти - ах, как это было заманчиво, просто уйти, оставив всех за спиной и окончательно перестать быть! И где-то, на самом краю сознания жило совершенно недопустимое желание оставить все, как есть, и побоку то что будет, потому что это невозможно, почти невыносимо - вернуться в звенящую пустоту... Но внутренний голос, которому, конечно же, виднее, не преминул напомнить о существующем раскладе перефразировкой известной цитаты... "Скажите, Скарлетт, вам еще не надоело подставлять мужчин, которых вы не любите?" - Кевин, ну зачем тебе это? Цена за месть будет слишком высокой, да и мстить, по-сути, имеет смысл только за чью-то смерть... - голос был приглушенным, потому как Эсфирь продолжала созерцать плечо мужчины, явно не желая видеть белый свет. - Им не слабо все это провернуть на режиме повтора, да и раздумывать они не станут. Ты подумай, имеет ли смысл вот так разбрасываться шансами? "И я не хочу, чтобы тебя убивали еще раз. Но это рассуждения я лучше оставлю при себе..."
Кевин: 17:44 Мысли продолжали нестись вперёд, словно хотели наверстать упущенное. «Англия превыше всего! Порядок превыше всего… Порядок… Вот оно! Вот это слово, на которое тебя ловят, как на крючок. Порядок – любой ценой». «Власти меняются – мы остаёмся. Мы – те, кто делает грязную работу ради того, чтобы в Англии был порядок…» Кто это говорил? Брэдли? Рихтер? Кто-то другой? Сейчас не важно. Но именно это так легко и удобно уложилось в голове на месте утраченных воспоминаний. А сейчас – вдруг рассыпалось, распалось разом, словно ты проснулся и понял, что пребывал в очередном кошмаре… С той лишь разницей, что кошмар на этот раз был наяву, а твой разум спал, нечувствительный к очевидным вещам. Порядок… Ценой тысяч жертв? Ценой крови, страданий, страха? Грязная работа… Как же легко можно поймать человека, если объяснить ему, что его обязанность – делать грязную работу, чтобы другим не пришлось её делать! Да ни один лозунг с обещаниями богатства и славы так не действует, как это проникновенное: «Но кто-то должен делать грязную работу». Вот только что конкретно подразумевается под «грязной работой»? А это не важно, ты просто идёшь и делаешь то, что тебе говорят, с полным осознанием необходимости. Ну да, конечно… Порядок превыше всего… "- Кевин, ну зачем тебе это?"... Кевин оторвался от своих мыслей. Звук её голосе так вот, раз от разу возвращал его к действительности. Он чувствовал, как Эсфирь цепляется за него и казалось, ощущал боль, которую должны были испытывать её искалеченные пальцы. Боль, которую он видел и слышал… Хотелось только одного: не терять больше нить, по которой удалось выбраться из бездны. Пусть даже новая бездна впереди будет ещё более глубокой… - Месть? – Его пальцы сжали её волосы, словно он собирался оторвать Эсфирь от себя и заглянуть ей в лицо. Но тут же напряжение исчезло, не успев причинить боли. – Малявка! Ты думаешь, я хочу мстить? Ты действительно так думаешь? Детка, в 2016-м я бы пошёл мстить. Гарантирую. Но сейчас… Нет. Те, кто довёл эту страну до ручки, должны за это ответить. Но мстить им?!... Ради чего? Чтобы исчезли одни, а на их место пришли другие? Бред! Он знал, что ему не переиграть тех, кому он верил и служил ещё час назад. Но знал и то, что больше некому сейчас взяться за дело. Просто некому. - Пойми, чем дальше – тем таких, как мы, будет всё меньше. – Кевин заговорил жёстко, что совершенно не вязалось с тем, что он продолжал держать Эсфирь в своих объятьях, чуть поглаживая по спине, по рукам, словно пытался успокоить. - Это ты правильно сказала: сейчас применяют одно средство – тактику выжженной земли. Моё уничтожение просто отсрочено, отложено, пока с меня ещё хоть что-то можно взять. Тех, кто прошёл то, что прошли мы, должны уничтожить. Всех. Загнать, затравить тех, кто ещё в состоянии шевелиться. А те, кто не в состоянии – сами подохнут. Потому что с таким сломом долго не протянешь… Если не попытаешься хоть что-то сделать. Что же мне – подыхать? Сейчас, когда я знаю, как они выглядят изнутри… Ты права, хрен с ним, с прошлым. Но если я, ты – те, кто знает и видел – отойдут в сторонку, тогда никаких шансов вообще не останется. Не для нас, конечно. - Он давно заставил себя признать эту истину. Давно… - Для нас тут – какие шансы?... Мы и тогда сделали невозможное, ничего толком не зная, никакой помощи не имея… Знаешь, то, что сейчас творится в головах всех этих граждан Великой и Могучей… Это как боль: отступила – и уже кажется, что всё позади. И вот в этой уверенности, что всё позади – сейчас большинство. Обработка мозгов покруче, чем у Оруэлла. Но обработать можно только один раз… Нет, он не мог пока вслух сформулировать все свои метания, не мог объяснить, какими именно путями удалось Брэдли и ему подобным сделать его «хранителем порядка». Знал только, что во второй раз это никому не удастся. Но ведь и они знают, наверняка знают, уверены, что едва он вспомнит – его придётся пристрелить, как бешеную собаку, потому что «лечению» он уже не поддастся.
Эсфирь Минц: 17:45 "Так, все, хватит! Отставить истерику, положить с прибором на дежавю и вспомнить, зачем ты здесь вообще находишься!" Эсфирь мысленно поблагодарила реакцию собственной психики - пусть с изрядным торможением, но работать она продолжала. Девушка еще отметила, что вот такие вот срывы в количестве и качестве она себе раньше не позволяла и в более неприятных ситуацях "Ой, полно, Малявочка, да ты когда в "Белом Огне" на нарах валялась - и то не бывала в большей жопе..." и сие есть не то действительно абстиненция, не то что-то похуже. Одно было ясно - увы и ах, при всех благих намерениях, если она хочет осуществить хотя бы часть из них до того момента, как ее мозги станут точной копией швейцарского сыра, придется очень и очень плотно сесть на химию. Что, конечно, сократит сроки существования, зато существенно повысит его КПД. А там уже и без нее справятся, если все пойдет так, как планируется. При мысли о наркотиках Эсфирь чуть не застонала - черт подери, как же ей сейчас не хватало именно этого, чтобы и мозг работал, и никакие эмоции не могли сбить с верного настроя. Благословенный, немыслимый покой... "Пинок" от сознания, однако же, подействовал - спустя уже пару секунд Эсфирь вернулась в рабочее состояние и в результате с огромным трудом сдержала себя, чтобы не рассмеяться на речь Кевина: уж слишком она повторяла тот шедевр камерной демагогии, который ей сегодня пришлось выдавать экспромтом в заброшенном здании. "Г-спади, вот как оно со стороны-то звучит! Как бред. Бред и есть, но он, похоже, наша реальность... Ох ты, все чудесатее и чудесатее, уже и повернуться негде - весь мир поставлен на попа, и Кевин с его идеализмом никому мстить не намерен, тогда как я, славная моральными качествами прямо противоположной направленности, жажду не только и не столько всеобщего счастья... Мне бы крови одного конкретного человека. Впрочем, и это будет, никуда дорогой наш Савьер от меня не денется, но он - не первостепенная задача. Ладно. Возвращаемся на грешную землю..." - Дышите глубже, проезжаем Ларкхилл! - голос у девушки был уже совершенно нормальным; она выпрямилась и наконец-то перестала использовать Кевина в качестве автобусного поручня. - Ладно. Предположим. Согласна... Раскрывать карты было рано. Да и не могла пока Эсфирь с уверенностью решить, стоит ли их открывать. Сразу и вдруг - это только кошки родятся, а провокатор мог даже и не знать, в роли кого он выступает. Это, кстати, дошло до Малявки тоже с досадным опозданием и девушка клятвенно пообещала надрать себе при случае уши за вопиющий, потрясающий непрофессионализм, тем паче что раньше за ней такого не водилось. "Сдаю. Время иссякает в геометрической прогрессии и силы, кстати, тоже. Эх, вот чтоб мне на полгода раньше всполошиться, так ведь нет же, я изображала из себя примерную студентку и занималась с Чарли взаимным моральным уничтожением... Кстати, в этот момент Чарли меня стопроцентно сдает со всеми потрохами и мне нужны другие документы и вообще много чего нужно. Но все - по порядку. Хватит сумбура." - А что конкретно ты намерен делать? - она со смешанным чувством посмотрела на собственные руки и от греха подальше надела перчатки. - Собирать народное ополчение и ладить баррикады посередь Бейкер-стрит? Пикетировать Скотленд-Ярд с требованием немедленно отпустить тех, кто был арестован сегодня утром и реанимировать тех, кто тогда же и там же был убит? Бросать в толпу листовки, на которых угадывается удивительное сходство символики "Вперед, Англии!" с фашистской свастикой? - девушка прищурилась и еле заметно улыбнулась. - Старой гвардии ты не соберешь - позывных не знаешь... вот такие пирожки. С котятками. Их жрешь, а они, ты прикинь - мяучат! Увы и ах, но без ерничества и язвительности мисс Минц-в-нормальном-состоянии обойтись не могла.
Кевин: 17:46 Кевин вздохнул с заметным облегчением. И тут же убрал руки туда, куда и положено: на руль. Малявка слишком много для него значила, но вместе с осознанием этого факта вернулось вполне конкретное опасение, что ей этого говорить не надо, иначе начнёт сопротивляться и язвить. А на данном этапе Кевин совершенно не чувствовал себя в силе терпеть ехидства на эту тему. Поэтому он перешёл к делу, пользуясь тем, что боль в виске пульсировала неравномерно и оставляла возможность думать. - Листовки, старая гвардия… Детки, блин. Я похож на идиота? – Он нажал педаль сцепления, разворачивая Ниссан в обратную сторону. И заключил: – Наверное, похож. Листовки – это хорошо, если люди готовы прочитать то, что в этих самых листовках написано. А сейчас народ этот, - он кивнул куда-то неопределённо, - готов к тому, что им говорят средства массовой информации. Потому как даже если это и лажа, по крайней мере, это - лажа успокаивающая. Нет, конечно и листовки хороши, потому как известно, что капля камень точит. Но! – Он довольно беспардонно заехал наполовину на тротуар, опрокинув заполненную с горкой урну, но всё-таки ухитрился повернуть на узенькой старой улочке, мало приспособленной для разворота даже таких вёртких автомобилей. – Во-первых, для листовки нужен текст, конкретный, понятный от и до, чтобы проняло тех, кто не надышится на «свободу» после Сатлера. Во-вторых, меня сейчас курирует лично шеф ГБ полковник Томас Брэдли. Если ещё не слышала – советую запомнить. Так вот, он сейчас «правит балом» и намеревается дальше этим заниматься. Такая досадная мелочь, как диссиденты его беспокоит мало, но всё-таки беспокоит. И при появлении первой же листовки он воспользуется этим и устроит капитальный отлов похлеще того, что был этой ночью. Ему повод нужен. Так что с первой партией листовок всё и закончится. Как некстати сейчас был этот приступ! Особенно если учесть, что он не спал почти двое суток и сдуру устроил скоростной подводный заплыв. Кевин чувствовал, что ему до зарезу необходимо что-то, что позволит продержаться ещё хоть несколько часов. Но что? Из всего арсенала средств у него имелись только транквилизаторы, вполне законно купленные по рецепту несколько месяцев назад и ещё не закончившие своё существование в канализации. Но как раз они сейчас ничем не могли помочь. - Кто арестован – того уже не вернёшь, - сказал он, выруливая наконец на более приемлемую улицу и прибавляя скорости. - Ты это сама знаешь. И не надо меня шантажировать, я отлично знаю, что у меня нет никаких связей с пресловутой «старой гвардией». Но факт в том, что этой самой «старой гвардии» лучше вообще меня не видеть. Прикинь, сейчас я весь на виду у шефа и лишние телодвижения мне не нужны. Зато нужна ты, потому что ты и позывные знаешь, и знаешь наверняка, к кому можно обратиться с предложением, а кто уже не потянет новый виток. Слушай, ты ведь в этом разбираешься, на сколько я помню. – Переход был резкий, но Кевину уже плевать было на такие мелочи. - Мне нужно что-то… Ну не знаю, что-нибудь типа кофеина, стимулятор, желательно с обезболивающим эффектом. И чтоб сразу в вену. Таблеток не переношу. – Он на мгновение прикрыл глаза, стараясь справиться с ощущениями. Руки уже дрожали. Свой предел он давно перешёл и держаться продолжал на чистом упрямстве. – Если так дальше пойдёт – я вырублюсь. А этого сейчас никак нельзя. Объясню – почему. Только помоги… Он не договорил, хотя больше всего боялся не того, что влепиться куда-нибудь вместе с машиной или выпадет из употребления на несколько часов. Он боялся, что очнувшись, снова вернётся в состояние, из которого так неожиданно вышел, снова станет тем, кем был последние шесть лет. Понимал умом, что этого не должно произойти, но всё равно боялся. Поэтому взгляд, брошенный на Малявку, оказался неожиданно умоляющим. Он вымученно улыбнулся. - А ты говоришь: пироги с котятами…
Эсфирь Минц: 17:46 - 18:02 - Только помоги... Вот это-то, пожалуй, и вернуло Малявку окончательно на грешную землю. С размаху, можно сказать, мордой об асфальт. Вот так деточка, как ни крутись, как ни выеживайся, как себя наизнанку не выворачивай, когда по ночам хочется только одного - хотя бы снов не видеть - а все одно, будь любезна встать и помочь. Вперед и с песней. Планида, понимаешь?! Она беглым, профессиональным взглядом не то просто опытного медика, не то бывалого подпольщика, окинула Кевина и почти моментально сообразила, что к чему и как с этим бороться. - Все ясно. - сухо кивнула она, помечая в блокноте своей невообразимой вязью "Томас Брэдли" - с этим предстояло работать вечером. Или ночью. Ну или когда там еще выдастся свободный час хоть в каких-нибудь сутках? - Люблю этот район, - оглядевшись по сторонам, зачем-то проинформировала она и, кивнув на одну из замызганных аптечных вывесок, попросила. - Здесь останови. И молись кому-нибудь, чтобы на месте оказались нужные люди. Вообще она несколько кривила душой - в этой аптеке, равно как и во многих других подобного рода заведениях Ист-Энда ее знали даже куда лучше, чем хотелось бы ей самой. Пока вся продукция уходила через Чарли или шла для ее внутреннего употребления, в целом, подкопаться было не к чему - рецепты и справки у девушки наличествовали в количестве и качестве. Но толку было теперь в этой милой конспирации, когда она уже наглухо повязана со Степным и скоро ее досье пойдет по ведомству не только политическому?.. Рано или поздно карты надо раскрывать. Авось, выпадет покер. Повезло. В заведении было пусто, и только за прилавком маялся дурью, выражавшейся в пересчете и сортировке презервативов, знакомый по "точке" длинноволосый типчик, невесть когда ухитрившийся выучится на фармацевта, прежде, чем проширять себе мозг. - Плазодол. Эфедрин. Скополамин. Физуха. - выражение лица у Эсфирь было самое невозмутимое. Парень выкатил глаза и внимательно посмотрел перед собой, ожидая, что девушка предъявит рецепт и деньги. Ну, или хотя бы что-то одно из списка. - Аэ? - выдавил он наконец из себя. - Именно. Не пугайся. Играюсь в бисер. Следовало отдать должное соображалке фармацевта - Германа Гессе он читал и параллели провел очень быстро. После чего скис, вздохнул, выложил на прилавок требуемые препараты и даже без напоминаний снабдил сверху несколькими шприцами. Изобразив на лице "обворожительную" улыбку, Эсфирь послала работнику торговой сферы воздушный поцелуй и, забрав лекарства, вернулась в автомобиль. Быстро, аккуратно сломала ампулы, механически следя, чтобы в шприце не осталось воздуха "с венами надо быть осторожнее" Отстраненно похвалила себя за успешность тренировок - два года назад эти элементарные действия давались трудом почти титаническим, переломанные пальцы тогда действовали по каким-то своим, непостижимым законам. "Помоги... Помогите мне. Кто-нибудь. Удалите у меня память, экстрадируйте из меня сердце. Я тоже живая. Я не виновата, что выжила. Я устала от того, что мне все время больно. Мне обещали, что есть болевой порог, но это все ложь, ложь... пока жива - никакого тебе порога, никакого спасения..." *** В дверном замке повернулся ключ и девушка, скорчив презрительную мину, вытерла губы рукавом и подошла к сооружению из двух ящиков, заменявшему в камере стол. Дженни, ставившая заплату на рукав ватника, только покачала головой и придвинула Малявке кружку. - Чай? - Эсфирь чуть пошатывало, но, в принципе, держалась она нормально. - Нет, этот вкус шампанским не перебьешь. - сарказма в голосе хватило бы на две черты оседлости. - Девоньки, дайте папироску, а? Затянувшись вонючим, резким дымом она полулегла на шконку, бездумно глядя на забранное решеткой окно. - Вот скоты, - брезгливо сморщилась Дженни, возвращаясь к работе. - Видят же, что ребенок... Совсем облик человеческий потеряли. - Мы тоже. - неожиданно твердо констатировала Эсфирь. - Да и не так все это страшно, если быть объективной. Не бьют - и на том спасибо, а это все фигня... Если на свободу выйду - у меня вообще никаких проблем не будет, с любого мужика что угодно стребую... У них, понимаешь ли, пунтик на эту тему. А я уже почти профи. - девушка зевнула, спрятала притушенный чинарик под матрас и, поймав болезненный взгляд сокамерницы, пожала плечами. - Взрослею. Женщина покачала головой. - Стареешь. *** - Ну что, давай сюда руку, поиграемся в то, что Чип и Дэйл таки пришли на помощь. Никакие жгуты, конечно же, ей уже давно не были нужны - девушка только пару раз хлопнула Кевину по локтевому сгибу, больше для проформы - вену нашла сразу. - Так... - пояснила она, медленно вводя раствор. - Коктейль под названием "не сидится мне на месте". Эффект двойной - прочистит мозг, обострит реакцию, но не даст по мере возможности нервной системе уйти в полный перегруз. Действовать будет... ну... часов шесть-восемь, после чего, если ты себе не враг, лучше бы все же поспать. Знаешь, иногда это нужно. - введя последние кубы лекарства, она вынула иглу. - Локоть согни, а то синяк будет. "А с тебя боевых трофеев на десяток таких хватит..." - А что до этого, - она ткнула пальцем в упаковку скополамина, нежно в своем кругу называемый "экскурсом в прошлое". - То ты мне скажи, у тебя есть сейчас человек, которому ты можешь доверять, мистер Ретроградная Амнезия? "Хороший какой вопрос. Надо ставить следующим в списках "что первично - материя или идея" и "кто кого сборет - кит или слон"... Нашла чего спросить..."
Кевин: 18:04 Несмотря на богатый опыт всякого рода инъекций, которыми «баловались» его «коллеги» на допросах и спецы в тюремном госпитале, Кевин относился к использованию своих вен совершенно равнодушно. В отличие от таблеток (которыми до сих пор был усыпан пол его машины), любое тыканье в себя иголками он воспринимал как норму. Дождавшись, чтобы Малявка довела свою работу до законного финала, он только вздохнул, на пару мгновений прикрыв глаза. Но всего на пару мгновений. То ли подействовало чудодейственно средство Эсфирь, то ли мозги заранее вернулись в действенное состояние, почуяв скорую подмогу. Так или иначе, посмотрел Кевин на Эсфирь совершенно ясным взглядом и даже без ставшей привычной настороженности. - Есть такой человек, - сказал он спокойно, заводя мотор. И добавил без малейшей издёвки: - Ты. Кстати, спасибо за помощь. Машина отвалила от края дороги и снова нырнула в жиденький здесь поток, легко обгоняя тех, кому собственная жизнь всё ещё как ни странно была дорога и зачем-то необходима. Боль отступила и мозги наконец начали справляться с мыслительным процессом так, как полагается. Он ощущал себя… Ну, как могла бы ощущать себя бешеная собака, если бы она вдруг стала разумной и постаралась критически оценить своё состояние? С той разницей, что в отличие от собаки Кевин вполне мог выбирать, куда ему бежать и в кого вцепляться. И сейчас предстояло выбрать, в кого именно стоит вонзить зубы в первого. Он врал Малявке, на самом деле он просто жаждал мести. За неё, за себя, за всех, кого калечили и давили в этой стране. Но месть в данном случае была не первым, чем стоит заниматься. Да, теоретически он хоть сейчас мог приехать в Ведомство и пристрелить того же Брэдли. И даже выйти беспрепятственно… чтобы через пять минут по его следу рванули все, кому не лень. Да стоит только его «коллегам» понять, что он вспомнил… нет, не вспомнил, далеко не всё вспомнил – просто стал снова собой, а не тем, кого из него делали – и от него постараются избавиться как можно быстрее. Нет, сейчас он хотел жить и иметь возможность действовать. Хорошо, что все эти шесть лет у него хватало ума прятать все свои случайные воспоминания и не делиться ночными кошмарами ни с кем. Даже с Брэдли. И не было ни единого человека, которому бы он доверял. Никого. Да, конечно, он доверял Черри. Но Черри Мичел жила своей собственной жизнью, отрезанной от всего, что творится вокруг. У Черри голова была забита машинами, моторами и тому подобным. Она до сих пор не знала, где и кем он работает. И Кевин предпочитал держать Черри «на расстоянии», она и так предоставляла ему квартиру и алиби, когда нужно было, чтобы все считали, что он был дома и никуда не уходил. И никогда не задавала никаких вопросов. А Малявка… Вправе ли он снова впутывать её в этот кошмар? «Посмотри на вещи здраво, - сказал Кевин сам себе, продолжая гнать на пределе допустимой в городе скорости и старательно избегая мест, где камера могла бы беспрепятственно заснять людей в салоне автомобиля. – Если Эсфирь жива – значит, прошла через лагеря. Да, кто угодно может сломаться и скатиться до полуживого состояния, уже ни во что не вмешиваясь. Но не Эсфирь. Ты не знаешь, что она делает или что собирается делать. Но она – единственная, кому действительно можно доверять». Шесть лет он изучал Ведомство изнутри. По сравнению с тем, что было шесть лет назад, когда он ничего не знал кроме машин и учёбы и вынужден был срочно импровизировать, осваивая работу шпиона, сейчас он «плавал» внутри той организации, к которой принадлежал, как рыба в воде. Сейчас у него был тот опыт, которого не доставало двадцатитрёхлетнему юнцу. Оставалось только понять, к чему именно прежде всего нужно приложить этот опыт. А потом начать действовать. Работы было много и Кевину до зарезу нужно было попасть в архив. Кстати, Брэдли сам предложил ему покопаться в деле мисс Вельгот. Это повод. И этот повод надо использовать в максимальном режиме. Но на данную секунду было ещё несколько очень неотложных дел. Он ехал вовсе не к Ведомству. Он ехал в сторону своей квартиры. Понятно, что Малявка не рассчитывала попадать именно в этот район. Ну ничего, если ей приспичит – он быстро подбросит её куда нужно, только сменит машину. У Черри всегда можно разжиться чужой тачкой, чтобы не маячить на дорогах намозолившим глаза драным Ниссаном. - Понимаю, что у тебя может быть у самой немного времени, - добавил он. – Но я езжу быстро, так что помогу наверстать упущенное. Мне нужно машину сменить. Только давай так: прежде, чем я расскажу тебе, что именно сейчас происходит и чего ты ещё не знаешь – расскажи ты, что мне делать с этим, - он кивнул на упаковку скополамина, - а заодно поделись, что конкретно нужно тебе, учитывая, что на данный момент я в состоянии не только таскать из-под носа шефа списки потенциальных будущих жертв. Малявка! Мне очень не хочется, чтобы повторялась старая история. – Он посмотрел в её сторону. – Но уже тогда, на трассе, когда мы с тобой впервые встретились – другого выбора не было. Потому что если я не буду этим заниматься – тогда кто? Сунуть голову в песок и не отсвечивать? А сейчас, когда я реально имею доступ туда, куда ни ты, ни вся «старая гвардия» вместе взятая попасть даже в мечтах не сможет – по твоему, мне лучше продолжать преданно смотреть в глаза шефу? Брэдли сделал из меня высококвалифицированного убийцу и «агента 007» широкого профиля, зато без моральных качеств. Это – моя война. И таких, как ты или я, способных вести эту войну – слишком мало, чтобы не воспользоваться тем, что есть. Жизнь сделала его злым и готовым на всё. Сегодняшнее происшествие на набережной и встреча с Малявкой просто положили последний штрих. Кевин сам не понимал, что именно сформировалось наконец из него самого. И никто пока не понимал, что именно получили в результате тщательной «обработки» в образе Кевина Макгвайера. А получили расчетливого, готового на всё палача, получили существо, для которого борьба осталась единственным смыслом, получили мстителя, Фредди Крюгера, доктора Лектера, «V» и ещё полтора десятка убийц, патриотов и маньяков, готовых потрошить «старый мир» изнутри до полного развала, если понадобится. В общем, что хотели – то и получили…
Эсфирь Минц: 18:06 Получив ответ на свой вопрос Эсфирь помрачнела, но была вынуждена признаться себе, что ответ этот был ожидаемым. "Добрый вечер, Англия! Телефон доверия для бывших перемещенных лиц открывает свою работу! Хотите поговорить об этом? Да запросто! Только сегодня и только сейчас - люые кошмары, разнообразные ужасы, виртуозное извлечение из шкафов замшелых скелетов, и только не делайте вид, что их у вас нет... Вы хочете память - их есть у меня..." Малявка горестно вздохнула, какое-то время боролась с желанием засадить себе оставшуюся дозу куда попало, но в итоге силы разума одержали сокрушительную победу над силами добра и девушка, откинувшись на спинку, бездумно уставилась в окно. Кевину, конечно же, на месте не сиделось и не стоялось, и надо было ему срочно куда-то ехать, причем предварительно не справившись у Эсфирь надо ли туда ехать ей. Все было как раньше - думай что хочешь, а решат все равно за тебя и мнением не поинтересуются. Она лениво размышляла о том, что уж коли Кевина, как магнитом тянуло к старому дерьму во всех его видах - от госбеза до диссидентов, то можно было вполне ожидать, что машинка его нашпигована массой всяких прослушивающих интересностей. Она размышляла о том, что сам мужчина об этом, видимо, не размышлял. Она размышляла о том, что вот ни единого раза не должна ему доверять, потому как ситуация наиглупейшая и она, Эсфирь, первый идиот на деревне. Она размышляла о том, что времени все меньше, а дел-то не убавилось и вообще, все надо было сделать еще вчера, но уже подходит к финалу сегодня, а в активе - нолик без палочки. Поэтому на пассаж Кевина о нехватке времени и необходимости информации Малявка вдруг разозлилась. - У меня, дорогой мой, не просто немного времени, у меня его вообще нихрена нет, а с твоей подачи - его нихрена нет еще больше! - выдав этот шедевр словесности, Эсфирь на пару секунд примолкла, пытаясь осмыслить сказанное. - И меня таки сейчас должно быть совершенно в другом месте и за совершенно другими делами, и какая там информация, нету у нас времени на информацию, сейчас надо дело делать, думать будем потом, всю жизнь так жили и ничего, нормально все было! Она нервно барабанила пальцами по упаковке скополамина, которая не вызывала у нее ни единой хорошей ассоциации и на взгляд мисс Минц была достойна только торжественного спуска в унитаз. "Но что делать... За неимением гербовой бумаги пишу вам на туалетной..." - И ты таки будешь поражен по самые аденоиды, - в голосе девушки в очередной раз прорезался неподражаемый местечковый акцент, живущий, видимо, в генах. - но вот сунуть голову в песок и прикинуться ветошью - это просто удивительно верное решение на ближайшие пару недель, пока умные люди будут делать свои глупые дела, преследующие бесподобную цель отправиться к верхним людям первым скорым поездом! Что нужно мне? - она патетически воздела руки, стукнулась ими о крышу машины и, зашипев, дергаться прекратила. - Ой вэй, мне нужно немного мозгов, но когда на небесах выдавали мозги я таки стояла в совершенно другой очереди, за задницей, шоп на нее приключения собирать, а то ведь скучно! И вообще, мне чисто по-человечески некомфортно в это время в этом месте вести с тобой такие грустные беседы, я того и гляди начну рыдать над своей несложившейся семейной жизнью, а утешать рыдающих барышень у тебя получается хреново! Выдав этот поток сознания она искренне понадеялась, что Кевин не будет от нее ждать каких-либо откровений в местах категорически непроверенных, сообразив наконец, что надо думать чем-то, отличным от тохеса. Поэтому Эсфирь просто заткнулась, смирившись с ситуацией, и принялась с искренней тоской обдумывать, как при помощи скополомина, собственных познаний в прикладной психиатрии и такой-то матери устроить этому человеку, явно метившему на роль ее персонального воздаяния за все грехи, нисхождение в персональный Аид, но чтобы с обратным билетом. "И это при учете того, что я не могу со всей уверенностью сказать, что от этих откровений моя собственная крыша останется на месте... Хотя куда она денется. Нам уже не привыкать - психозом больше, психозом меньше, все одно вместо мозгов швейцарский сыр... И мне охота героину..."
Кевин: 18:08 «…Сейчас надо дело делать, думать будем потом…» Кевин так и этак «проехался» по фразе, но всё-таки отказался от идеи стукнуть Малявку покрепче или заявить ей, что она плетёт чушь. Её можно было понять: она встретила того, кого считала покойником. И выяснила, что он работает всё там же, где и работал. Естественно, у неё не было ни капли доверия ни к нему, ни к ситуации. - Вот потому всё и идёт через жопу, - сказал он просто, как об общеизвестном факте. – Потому что сперва делаете, а потом думаете… Понять, чего именно боится Малявка, он мог. В данном случае, вполне логичным было предположить, что машина сотрудника госбеза должна быть до отказа набита прослушками. А разъяснять Эсфирь такую простую вещь, что даже госбез не станет навтыкивать своей техники в каждую задницу, было откровенно не ко времени. Поначалу за Кевином следили достаточно тщательно и он действительно нет-нет, да находил «жучки» в машине, или в квартире. Но постепенно это сошло на нет. Потому что за шесть лет он впервые этим утром заговорил с Рихтером о том, о чём лучше не говорить при начальстве. Когда человек говорит только по работе, а по возможности вообще молчит – слушатель рассеивается. К тому же, в отличие от коллег, машину и квартиру Кевин проверял лично и очень тщательно. Не потому, что боялся, не подслушает ли кто антиправительственных разговоров. Причина такой осторожности была в другом. Кевин боялся, что со всеми своими кошмарами начнёт говорить во сне или ещё что-то подобное. И потом придётся долго отбрыкиваться от визита ко всяким психологам или психиатрам. Или объяснять то, чего сам не понимает. Но пересказывать всё это Эсфирь он просто не посчитал нужным. Он остановил машину перед чёрным ходом. Черри совершенно не вникала, водит он кого-то себе на квартиру или нет, но вот остальные в мастерской могли оказаться не такими скромными. И им незачем было знать, что «священное табу» нарушено и Кевин привёз к себе домой какую-то странную особу. - Идём, - сказал он коротко, выбираясь из машины. – За пять минут мировую революцию не сделаешь. Идём, пока кто-нибудь тебя не заметил. - В его квартиру можно было попасть при желании прямо с улицы, минуя мастерскую. – Времени всегда нет. Поверь, не одна ты об этом знаешь. Чем больше она на него пыталась наезжать – тем сильнее Кевин ощущал злость на тех, кто заставил страдать эту девочку. Да, он и сам сейчас заставлял её страдать. И поэтому себя ненавидел не меньше, чем остальных. Но просто достать сейчас пистолет и застрелиться – было не в его манере. Поэтому он распахнул дверцу со стороны Эсфирь и сделал приглашающий жест. Вот такой он её и помнил. Во всём ей хотелось быть правой. Она как-то совершенно не учитывала, что у другого тоже может быть опыт и знания, ничуть не меньшие, а кое-где и большие, чем у неё самой. Возможно, она просто привыкла смотреть на Кевина, как на человека, который попал в число диссидентов случайно, неожиданно и ничего толком не знает и не представляет. Она не задумывалась о том, что не будь её – он всё равно ввязался бы в это дело. Возможно, менее удачно, но это попросту было его судьбой. Она даже не замечала, как казалось Кевину, что иногда её язвительность и желание противоречить показывают её беспомощность, а вовсе не силу. Хотя на самом деле, Эсфирь и была такой: сильной, очень сильной – и слабой одновременно. Такой он её встретил впервые. Такой она была сейчас. Вся её жизнь состояла из сплошного кошмара. А сколько ещё таких, как она? Нет, таких, как она – больше нет… Мысли его уже жили настоящим моментом, хотя в глубине души он совершенно не собирался отказываться от того, чтобы понять своё собственное прошлое. Потому что тогда он сможет более чётко представить себе, что именно нужно делать и как. Марена Вельгот вовсе не отошла на задний план. Кевин уже знал, как именно нужно использовать информацию о том, что произошло. Нужно только найти правильный способ. Потому что если ты ошибёшься – первая попытка окажется и последней. А проигрывать, ещё не начав, Кевин не собирался. «Может, нужно было просто отвезти Эсфирь туда, где мы встретились и выпустить потихоньку? – подумал он, поднимаясь к себе по лестнице. – Ну зачем её впутывать? Она и так запутана по самое нехочу… Пусть уж делает то, что они там между собой надумали. Ну, подкинь ей то, что ей нужно: документы, деньги, может какую-то информацию, которая им понадобится. Но не впутывай её в то, что собираешься делать. В конце концов, если ты сейчас сможешь отвлечь внимание своего начальства от таких, как Эсфирь и иже с ней – уже будет хорошо…» Мысль так до конца и не оформилась и Кевин не высказал её вслух.
Эсфирь Минц: 18:09 Эсфирь очень печально посмотрела на Макгвайера. - Знаешь, таки если бы шло хотя бы через жопу - это была бы уникальная удача. Но так как я, повторю, нахожусь там, где не предпологалось - поразись, мейне тайре, ничего даже через жопу не идет, а совершенно стоит на месте! То есть - в жопе... Г-спади, верни мне пожалуйста дар членораздельной английской речи! - совершенно искренне взмолилась девушка, глядя сквозь окно куда-то туда, где, по ее мнению, видимо обитал Б-г. Автомобиль остановился возле черного хода. Тренированным нутром Малявка понимала, что закручивается очередной виток спирали событий, но пока не могла сообразить, в какую именно сторону и что из этого последует. Было очень маловероятно, что последует что-то хорошее, но, с другой стороны, а когда вообще что-то хорошее бывало? Последний раз Эсфирь чувствовала себя самой собой, живой и настоящей, почти десять лет назад - в день собственной Бат-Мицвы. Тринадцатилетняя девочка, полная осознанием важности момента - как-никак духовное совершеннолетие, вряд ли подозревала тогда, что этот праздник станет последним настоящим праздником в ее жизни. Она слушала какие-то очень серьезные и потому малопонятные речи отца об ответственности и жизненных ориентирах, вдыхала аромат прогретой скупым весенним солнцем набережной, куда они вышли погулять с матерью и еще какой-то девочкой (где она теперь? кто?), ходившей в ту же синагогу, и думала о том, что через неделю контрольная по геометрии, а через год ей, может быть, разрешат остричь ненавистные косички. Через год она моталась автостопом по всей стране, курила, как портовый грузчик и старалась не думать ни о чем, кроме существующего момента. Отогнав воспоминания, вызвавшие на ее лице какую-то болезненную улыбку, девушка выбралась из машины. - Идем - так идем... А куда идем мы с Пятачком? На мясокомбинат? Да, оттуда начинать пятиминутные мировые революции - самое то, потрясающий колорит... Видимо, мольба ее о возврате нормальной речи прошла мимо ушей Г-спода и была сочтена недостойной внимания. - Ну, а если серьезно, - изрекла она, внимательно пересчитывая ступеньки. - то действительно, куда мы идем, с какой целью, на какое время, чего ты хочешь конкретно от меня конкретно сейчас и останусь ли я после этого живой и относительно невредимой, потому что если нет - то я сразу против и считаю это махровым антисемитизмом! "Интересно, как теперь мама и папа... и что они сделают, когда к ним придет человек от Стенли. Мама опять плакать будет, а папа в очередной раз повторит, что "эта женщина" не его дочь и не желает он иметь с ней ничего общего... Я бы тоже не отказлась не иметь с собой ничего общего"
Кевин: Переход в Квартиру Кевина Макгвайера
полная версия страницы