Форум » Glimpses of the past » «Кнут и пряник» осень 2017 года. Здание службы Государственной Безопасности. » Ответить
«Кнут и пряник» осень 2017 года. Здание службы Государственной Безопасности.
Fate: 24 ноября 2017 года. Допрос Кевина Макнамары. Стадия «пряника» после того, как «кнут» оказался бесплодным. Действующие лица: Кевин Макгвайер, сотрудник "Пальца" Кетрин Вейс.
Ответов - 36, стр:
1 2 All
Memory: Сотрудник "Пальца" Кетрин Вейс Сказать, что Кетрин пребывала в отвратительном расположении духа, значит не сказать ничего. Сегодня ее разбудил (в полседьмого утра!) звонок из ведомства с требованием к восьми быть на рабочем месте – и это при том, что ее отпуск, связанный с производственной травмой, заканчивался только недели через три. Ни физически, ни морально, Кет не была готова вернуться к работе. Все начиналось как самое обычное рядовое задание – замешочить остатки диссидентской группы – юных экстремистов из боевого крыла «Штыка», которые ушли во время первого ареста, а теперь, по сведениям снова собрались вместе, давая ГБ прекрасный повод прихлопнуть их одним легким движением: тихо, мирно, буднично. Но подростки вдруг решили, что им удастся отстреляться и уйти. Большая ошибка с их стороны – все равно бежать не удалось никому, несколько были убиты на месте, остальные отправились по адресу, и можно было быть уверенными, что поблажек им не будет. Кетрин же тогда чудом осталась жива. Месяц в ведомственной клинике, потом еще два дома для реабилитации – и даже это оказывается слишком большая роскошь для сотрудника госбеза. И вот теперь, знакомясь с заданием, она готова была закатить скандал самому Криди, высказав ему в лицо, что она думает о методах работы аналитического отдела, который решил, что она сможет разговорить Кевина, который упорно молчи на допросах. Они еще додумались намекать ей, что его предательство – ее личный недосмотр. Бред! В ее обязанности входило только обучение новичка, а проверки на профпригодность были делом того самого аналитического отдела. Отшвырнув бумаги, она встала – пора вниз. Кет никогда не любила вести допросы, но обрабатывая незнакомых людей ей хотя бы удавалось абстрагироваться и выполнять свою работу на автомате… Прихрамывая и опираясь на трость, Кетрин подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение – черты лица заострились, нездоровый блеск в глазах; остриженные пару месяцев назад почти под ноль волосы успели немного отрасти и теперь завивались мелкими кудряшками. Синяки и ссадины успели зажить, а повязку на ноге скрывали широкие брюки. «Тоже мне, первая красавица ведомства!» - С жестокой иронией подумала женщина, отворачиваясь от уродины в зеркале. Конечно, она понимала, что волосы отрастут, бледность пройдет, но вот к оперативной работе ей уже точно не вернуться – пусть со временем она и перестанет хромать, ее травма не совместима с нормативами физических нагрузок оперативника. Скорее всего ее переведут к аналитикам – не самое заманчивое предложение для такой женщины, как она, но придется смириться. И вновь серые стены бесконечно длинного коридора с дверями по обоим сторонам. А за одной из этих дверей – Кевин Макнамара: предатель, бывший коллега и несостоявшийся любовник. И она должна добиться от него ответов на вопросы, на которые он не пожелал отвечать даже под пытками. «И чем только они думают?»
Кевин: Большую часть времени он просто лежал на полу камеры. Точнее сказать, большую часть того времени, в которое его никто не трогал. А подобного времени Кевину оставляли очень мало. Допросы следовали один за другим, палачи просто сменяли друг друга. Но его всё ещё умудрялись держать на той грани, когда он мог ощущать всё, что с ним делали и не давали отключиться надолго. И каждый раз ему находили возможность напомнить, что «это только начало»… Кевин верил. Хотя несколько дней назад, после того, как его заперли в камере с тремя уголовниками, ему казалось, что худшего просто невозможно придумать. Оказалось – вполне возможно. Да всё, что сейчас происходило с ним, было вполне предсказуемо и даже подчинялось своей извращённой логике. Перевернуться на спину не было возможности, потому что на спине не было живого места. Он думал о том, что нужно хотя бы передвинуться, чтобы как-то по другому положить руки. Сколько часов длился последний допрос – Кевин и приблизительно не мог понять, но всё это время он провисел на руках и теперь, отходя помаленьку от онемения, кисти начинали болеть всё сильнее. Нужно было чуть повернуться, чтобы не давить на свои собственные руки своим же весом. Но решиться на это Кевин никак не мог. Он периодически забывался и ему казалось, что он встаёт и пересаживается к стене. И при этом почему-то было очень холодно. Его била дрожь. Каждый раз ему казалось в коротком забытьи, что он добирался до стены – и от этого должно было стать легче… Но он открывал глаза и понимал, что всё так же лежит посреди камеры. И на него снова и снова находило отчаяние. Впрочем, отчаяние стало его постоянным состоянием. Просто периодически отчаяние становилось таким невыносимым, что Кевин начинал плакать и ему хотелось только одного: чтобы он прямо сейчас, здесь, умер. И тогда, когда за ним придут в следующий раз, ему уже будет всё равно… Передышка на этот раз затянулась и, как ни странно, Кевину удалось слегка успокоиться. Только холод и боль сильно донимали. «А чего ты хотел?» Эта мысль прозвучала достаточно осознанно. Прикусив и без того распухшую губу, Кевин чуть приподнял голову. До стены было не так и далеко. Он попытался вытащить из-под себя руку и это с некоторым усилием получилось. Опершись на локоть, он вынужден был тут же снова опуститься на пол. Боль пронзила руку от плеча до кисти. Либо у него была сломана рука, либо это всего лишь последствие стараний его бывших коллег, любящих наносить удары резиновой дубинкой именно по локтям. Пришлось повернуться на плечо и из такого положения кое-как приподняться… Дальше дело пошло легче и через некоторое время ему удалось добраться-таки до стены и привалиться плечом к холодной твёрдой поверхности. Нельзя сказать, что ушла боль, но почему-то в сидячем положении Кевин почувствовал себя немного лучше. И тут щёлкнул замок в двери. Этот не очень громкий звук каждый раз отдавался подобно грому. Кевин вздрогнул, но заставил себя не поворачиваться и не смотреть на того, кто вошёл. Какая ему разница? Он уже начал привыкать не различать лиц. Ему совершенно всё равно…
Memory: Сотрудник "Пальца" Кетрин Вейс Кетрин никогда не присутствовала на такой стадии обработки человека – для подобных случаев были свои специалисты, которых выбирали очень тщательно, проверяя длинный список параметров личностных характеристик. А еще это всегда были мужчины. Как оказалось, не всегда… Хотя, случай, судя по всему, был на самом деле необычный, раз уж позвали ее. Войдя в камеру, она едва сдержала возглас изумления и отвращения работой своих сотрудников. Кевина едва можно было узнать. «И что они хотят, чтобы я сделала?» - Никаких точных инструкций ей не давали, просто всучили досье, из которого она выяснила, что Макнамара довольно долго успешно морочил головы сотрудникам, снабжая диссидентов нужной информацией. Еще она выяснила, что имела место некая Эсфирь Минц, побывавшая в их ведомстве, связная из «Иглы», которой он и передавал информацию. – «Пытали его уже и без меня основательно». Сделав несколько шагов, она вернулась к двери и попросила охрану принести аптечку. Затем, медленно подошла к умывальнику и намочила под ледяной водой носовой платок. Трость осталась в коридоре, так что передвигалась Кетрин крайне неуклюже – нога все еще болела, особенно с такими нагрузками, а обезболивающие – на него женщина всегда реагировала не совсем адекватно, так что старалась воздерживаться от употребления, пока возможно. Сев рядом с Кевином, она, стараясь прикасаться как можно менее безболезненно для него, заставила его повернуться лицом и стала аккуратно вытирать запекшуюся кровь. - И до чего ты себя довел. Глупая горячая голова! Кому нужно твое геройство?! – Она не обвиняла, ей было искренне жаль молодого человека; в ее голосе звучала легкая укоризна – так же она говорила бы с братом, соверши тот какую-то глупость (естественно мелкую).
Кевин: Кевин и не пытался сдерживать дрожь, когда к нему прикасались. Как раз геройствовать у него не было ни желания, ни сил. С того момента, как его вытащили из камеры с уголовниками, он просто молчал, на сколько это было возможно. А если становилось невозможно – кричал. Но ничего членораздельного от него больше не слышали. Сперва он даже не стал вглядываться в лицо того, кто на этот раз пришёл с ним «разговаривать». Хотя, сопротивляться прикосновению не стал. По опыту знал, что это абсолютно бесполезно. То есть, сопротивляться вообще тут было возможно, но это ни в малейшей степени не останавливало его мучителей, а только лишало последних сил его самого. Но на этот раз прикосновение не причинило особой боли. Наоборот, даже принесло некоторое подобие облегчения, когда холодная мокрая ткань коснулась его лица. И Кевин поневоле наконец обратил внимание на того, кто опустился на пол рядом с ним. Эту девушку он явно знал. Хотя выглядела она как-то необычно. Совсем не так, как по его мнению она должна была выглядеть. И он не смог вспомнить её имени. Впрочем, он старался вообще не вспоминать никаких имён, чтобы случайно не произнести вслух. Кевин разглядывал короткие кудряшки мисс Вейс и чувствовал, что никак не может оценить ситуацию. Словно происходило что-то совершенно фантастическое. Девушка выглядела какой-то измученной. Ну, или по крайней мере, уставшей. И вместо того, чтобы что-то с него требовать, она вроде даже проявляла сочувствие. Хотя, сочувствие здесь мало чего стоило, в этом Кевин уже убедился. Сочувствовать тебе вполне могут, но при этом не избавят от очередной пытки. Но то было напускное сочувствие, скорее даже издевательское. А никакой издёвки в сидящей рядом мисс Вейс он не чувствовал. И тут ему пришло в голову: «А вдруг её тоже арестовали? И она здесь такая же заключённая, как и он?» Но нелепость мысли оказалась слишком очевидной. Заключённым не дают свободно общаться друг с другом. Тем более, друг за другом ухаживать. И он не мог прийти к Малявке, принести ей воды или хоть как-то избавить от того, что делали с ней… Он прикрыл глаза, чувствуя, что снова наворачиваются слёзы, от бессилия что-то изменить. А потом, чтобы отвлечься, стал думать о той девушке, которая сейчас была рядом с ним. Он научился обращать внимание на мелочи, поэтому вспомнил шаги мисс Вейс, когда она вошла в камеру вслед за скрипом замка и потом снова подходила к двери, что-то кому-то говорила… В её походке тоже было нечто необычное и, на сколько он помнил, ей совершенно несвойственное. Почему-то Кевин сам проникся к ней сочувствием, словно пережитая боль заставляла острее ощущать боль другого человека. Поэтому, продолжая разглядывать её осунувшееся лицо и короткие рыжие завитки волос, он сказал: - Неважно выглядишь… Кто тебя так? Голос в конце фраз сходил на едва слышный шёпот, но у него просто не хватало воздуха в лёгких, чтобы нормально закончить фразу. И в камере было достаточно тихо, чтобы не терялся ни малейший звук. Кевин и сам не заметил, что заговорил, впервые с того момента, как начались интенсивные допросы.
Memory: Сотрудник "Пальца" Кетрин Вейс - Диссиденты меня так. – Отмахнулась Кет, успев заметить едва проявившуюся реакцию Кевина на это «волшебное слово». Никакая камера, никакой наблюдатель за стенкой этого не мог заметить – больше было похоже, словно она уловила непроизвольное расширение зрачков под его опущенными веками. – Но тебе лучше пока помолчать. Шаги в коридоре заставили женщину встать и подойти к двери. Охранник, как и было велено принес аптечку, только вот у Кетрин было к нему еще одно маленькое задание. И ее не волновало мнение коллег – если они будут продолжать в том же духе еще несколько дней, то выколачивать ответ будет не из кого. И пусть ее благие намерения окажутся для Макнамары медвежьей услугой, поступить по-другому она не могла. Вернувшись к мужчине, она снова опустилась на бетонный пол. В голове почему-то застряла мысль о том, что как ей повезло, что не она занимается этой грязной работой на постоянной основе. - Ладно, давай закончим с твоим лицом, а потом займемся руками. Будет не слишком приятно, но ты уж потерпи. – Она понимала, как абсурдно звучат сейчас ее слова, после всего, через что ему пришлось пройти, но она должна была что-то говорить, а потому говорила то, что говорила обычно в таких случаях. Открыв аптечку, она вплотную занялась физиономией Кевина, так что минут через десять та таки начала приобретать человеческий вид. - Ну вот, уже намного лучше, по крайней мере внешне и с точки зрения гигиены. – Она поморщилась. – Как же мне надоел запах лекарств! Казалось все происходит не в тюремной камере, а в тихой гостиной, мирно потрескивает огонь в камине, а Кетрин помогает другу, ввязавшемуся в уличную потасовку, зализывать раны.
Кевин: Слово «диссиденты» резануло по слуху, но Кевин уже приучил себя спокойной на него реагировать. Однако, ответ на вопрос заставил его задуматься и даже сделать определённые выводы. Но вместо выводов он произнёс только, через солидную паузу: - Диссиденты? А, ну да… Сочувствую… Способность соображать возвращалась быстро. Пока возвращалась. Кевин не понимал, к добру это или к худу, но теперь смотрел на мисс Вейс вполне осмысленно. А может, дело было в том, что она вытерла с его лица кровь и чисто внешне он стал больше походить на человека. Он попытался поднять ту руку, которая не казалась ему сломанной, чтобы потрогать наконец нос. Вот ещё одна выдающаяся во всех отношениях часть человеческого тела, не бить по которой наверное считается дурным тоном. Вообще, на человеческом теле очень много мест, куда можно бить, даже не затрачивая особенных усилий, но чтобы при этом было очень и очень больно. Кевин просто не задумывался до того, как сам попал в застенок «Пальца», какая оказывается это тонкая и даже в чём-то изящная наука – нанести удар так, чтобы подарить максимум ощущений, но при этом не убить и даже не сильно покалечить, потому что нужно как можно дольше растягивать «удовольствие»… Не сломанная рука всё равно слушалась плохо. Но хотя бы вообще поднималась. Он с некоторым удивлением посмотрел на след от ожога, тянущийся по внутренней стороне от кисти до локтя. Потом вспомнил, как получил этот совсем свежий ожог и почему-то очень расстроился. «Сколько можно!... Я не выдержу. Зачем она здесь? Что дальше?…» Присутствие мисс Вейс сулило некий новый виток в дознании. Если она пришла его допрашивать – тот факт, что она ещё не начала задавать вопросы – ровным счётом ничего не значил. И она ведь была такая правильная и целеустремлённая, на сколько помнил Кевин. Конечно, она знает какие-то ещё способы заставить его страдать. А может, всё-таки она пришла за чем-то другим? «За чем? Что за ерунда…» Кевин попытался повернуться, чтобы сесть спиной к стене. И снова умудрился опереться на сломанную руку. Всхлипнув, он всё же довёл маневр до конца. Не сказать, чтобы стало намного лучше, но теперь он мог свободно вытянуть ноги. Так хотелось поверить, что хотя бы эта девушка не станет издеваться над ним… - Как думаешь… Долго ещё? – спросил он, не особенно надеясь, что она поймёт суть его вопроса.
Memory: Сотрудник «Пальца» Кетрин Вейс В ответ на заданный вопрос, Кетрин только покачала головой. Вопрос был риторическим, и Кевин не мог не понимать этого. Пытки закончатся тогда, когда он согласиться рассказать все, когда сдастся, сломается, покориться неминуемому. - Это только от тебя зависит. – Грустно произнесла она. Оценив, что с лицом мужчины она уже ничего сделать больше не сможет, Кет опустила глаза на его руки. Хотелась выругаться. Судя по его поведению, одна рука была сломана, но не наложить шину, ни даже банально перевязать ее женщина не имела права. Оставалось только промыть раны. Она поймала себя на мысли, что у Кевина красивые руки, особенно если привести их в порядок, позволить синякам, порезам и ссадинам зажить. Эти руки могли быть сильными, и нежными... наверное... Ей уже этого не узнать, возможно никому уже не узнать... В коридоре снова послышались шаги. Молодая женщина встала, отметив, что на этот раз боль в ноге отозвалась раза в два сильнее, чем в предыдущий, и медленно подошла к двери, а потом вернулась, неся в руках кружку, наполненную чем-то по виду и по запаху больше всего напоминающему обыкновенный бульон. Снова сев рядом с Кевином, она протянула ему чашку, продолжая поддерживать ее одной рукой, на всякий случай. - Выпей. – Ее тон не допускал возражений, хотя голоса она не поднимала – сказывалась привычка воспитания младшего брата, особенно когда он болел и из-за жара не хотел ничего есть.
Кевин: Пальцам более-менее вернулась способность гнуться и они даже могли удержать кружку. Кевин подчинился, потому что сопротивляться мисс Вейс ему совершенно не хотелось. И потому, что постоянно хотелось пить. К тому же, бульон был тёплый, а Кевина холод сейчас донимал не меньше, чем боль. Забота мисс Вейс сейчас делала только хуже, а отнюдь не лучше и это понимали и она, и Кевин. Но возможно, нужно иметь более устремлённую волю, чтобы отказываться от этой самой заботы ради того, чтобы ослабеть ещё сильнее и в конечном итоге сократить свои мучения хоть на какой-то небольшой срок. С некоторым трудом, но он всё же выпил всё, что она ему дала. И посмотрел на девушку. Мисс Вейс пришла сюда, чтобы допрашивать его – это Кевин просто знал, как неоспоримый факт. И почему-то был уверен, что всё это ей очень не нравится. Но она будет делать то, что сказали. И для себя самой она поступала вполне логично, делая попытки привести его хоть в подобие некоего относительного порядка, чтобы с ним легче было разговаривать. Но мог ли он в чём-то её винить? Мисс Кетрин Вейс сама была жертвой той системы, которой служила. Хотя… О системе Кевин сейчас думал меньше всего. На то, чтобы думать о столь отвлечённых и сложных материях, как мироустройство, нужно быть в более подходящем состоянии. А он просто страдал от холода и боли и после многодневных допросов и пыток смотрел на человека, неожиданно оказавшего ему простое человеческое участие, не испытывая никаких отрицательных чувств. Мисс Вейс сама была ранена и явно страдала. Это было видно по её походке. И она не виновата в том, что оказалась по другую сторону «баррикады». Хотя, Кевин не мог не содрогнуться от мысли, что если бы эта девушка была по одну сторону с ним, она скорее всего разделяла бы с ним все его мытарства, возможно, вообще сидела бы в соседней камере. Нет уж, лучше ей оставаться там, где она есть. - Ты… хоть попроси, чтоб тебе стул принесли, - сказал он, опустив все остальные размышления. – Тяжело же… на полу сидеть. Холодно. Сильно нога болит? Проще было обращать внимание на её трудности, чем думать о своих. Хотя, чисто по человечески, он действительно ей сочувствовал. Сам не знал, почему. Может, такое было настроение.
Memory: Сотрудник «Пальца» Кетрин Вейс - Какая разница? – Пожала плечами Кетрин. Она-то прекрасно понимала, что ничего не принесут – никаких лишних предметов не должно быть в камере, даже если заключенный лежит пластом и не может пошевелиться. – Что они с тобой сделали... Она провела рукой по его щеке, точнее по воздуху в нескольких миллиметрах от нее, коснувшись только там, где ссадина и синяк оставили небольшой кусочек живой кожи. Потом покачала головой. Сев рядом с Кевином, она оперлась спиной о стену и вытянула ноги – живописная парочка должно быть со стороны... Но хотя бы боль перестала быть такой острой. Убедившись, что сломана у мужчины другая рука, и что своими действиями не сделает ему еще хуже, Кет положила голову ему на плече. Аккуратно, даже нежно, взяла его ладонь, словно пытаясь согреть. - Знаешь, сожалеть не в моих правилах – все равно занятие совершенно бесполезное. Но есть одна вещь, о которой я действительно сожалею... Не нужно было отпускать тебя тогда. – Она тяжело вздохнула. – Я же видела, что ты еще не готов к таким заданиям, а еще меньше готов оставаться наедине со своей совестью. Я не должна была позволять тебе уходить. Я знала, как это тяжело, особенно в первый раз. Я должна была тебя остановить. Поговорить, помочь, поддержать. В ее голосе звучали слезы, пусть глаза и оставались сухими – они разучились плакать за много лет. Кетрин говорила то, что думала. Она не знала, что еще делать – устраивать стандартный допрос было бессмысленно, это уже делали множество раз и без нее. Она не понимала, чего именно добивались от нее ее сотрудники, поэтому делала то, что казалось правильным, пусть все это и не способствовало дознанию. Может она делала глупости, но сейчас она имела на них полное право – после всего, что пережила за последние пару месяцев. Пусть ее потом отправят общаться со штатным психологом – это она уже как-нибудь потерпит.
Кевин: Странно как-то было ощущать, что рядом с тобой сидит одна из твоих бывших коллег и, судя по ней, действительно озабочена твоим состоянием. Кевин честно задумался, пытаясь понять, какие чувства испытывал к этой девушке… или испытывает. Теперь он вспомнил: несколько месяцев назад, кажется это было перед Рождеством… После того, первого раза, когда ему пришлось самостоятельно вести допрос, Кевин продолжал старательно делать всё, что положено делать сотруднику «Пальца». Можно сказать, он был почти образцовым сотрудником, учитывая его возраст и отсутствие опыта. Что же было в тот день? Ах, да, он пошёл её проводить. Почему и зачем – Кевин как ни силился, не смог вспомнить. Но смутно догадывался, о чём сейчас говорит Кетрин. «Не нужно было отпускать…» Странно, если вдуматься: то ли всё это давно отошло на дальний план и не волновало, то ли просто сейчас и здесь он начал забывать даже существенные вещи. Кевин не мог понять. Знал только, что нужно молчать и ничего не говорить. Потому что говорить – означало выдать. Но он уже заговорил. Он ощущал тепло, которое исходило от девушки, она держала его за руку. И Кевин никак не мог решить для себя, какие чувства к ней испытывает. Он привык уже к тому, что если кто-то приходит – за этим следует допрос, вопросы одни и те же, их формулировка меняется лишь для того, чтобы запутать его или заставить растеряться. Чтобы не путаться во всех этих вопросах, он предпочитал совсем на них не отвечать. Никак. Поначалу отвечал, упорствуя и утверждая, что ничего не знает и не понимает, что от него требуют. Потом, когда его стали пытать – следить за вопросами и своими ответами сделалось слишком сложно. Молчать было проще. А что делать сейчас? Мисс Вейс, случайно или специально, поставила его в тупик. С одной стороны ему очень хотелось ей верить. Потому что она была рядом, потому что сочувствовала, говорила такие простые вещи… Или потому, что он уже устал сопротивляться, обессилел и любая пусть временная перемена в чуть лучшую сторону воспринималась почти как избавление. Но с другой стороны – Кетрин оставалась тем, кто она есть. И пришла сюда именно за тем, чтобы заставить его говорить. Вдруг захотелось оттолкнуть её, сказать что-то грубое, например, соврать, что в тот вечер он торопился к своей подружке и ему было плевать на неё… Соврать и сказать правду одновременно. Что ж, жизнь – очень противоречивая штука. Неужели Кетрин не понимает, что только ещё больше его мучает? Сопротивляться можно, когда есть чему сопротивляться. А так… Врать ей, как и тем, кто был до неё, утверждать, что он ничего не понимает и ничего не знает, он не мог. И сказать правду тоже не мог. Но он уже поддался её ласке, уже не оттолкнул, потому что совершенно не хотел отталкивать. И теперь он просто сидел, слушая её голос и хотел лишь одного: чтобы эта передышка продлилась как можно дольше. Даже несмотря на то, что он знал, что после такой передышки новые муки будут гораздо более невыносимы… Если бы он мог сказать ей всё, что он думает! Возможно, она смогла бы понять его. И что? Кевину как-то не приходило в голову, что если Кетрин Вейс примет его сторону – она погибнет сама, при этом ничуть не облегчив его участь. А скорее всего, она не примет его сторону. Зато сможет отчитаться перед начальством, что добилась того, чего не добились её коллеги своими пытками. - Что мне делать? – Он закрыл глаза, понимая, что должен молчать, но не находя в себе силы на такой подвиг. – Зачем ты здесь? Почему ты? Я не понимаю… «Всё ты понимаешь, - сказал он себе. – Просто не хочешь понимать, цепляешься за призрак. Вспомни, что может быть в эту секунду они где-то рядом допрашивают… Нет, не смей и пытаться вспомнить её имя! Не хватает ещё, чтобы ты произнёс его вслух».
Memory: Сотрудник «Пальца» Кетрин Вейс Кетрин грустно улыбнулась. Кевин не мог видеть ее улыбку, а если бы и мог – не разглядел бы в ней ничего кроме горькой иронии. - Ты и сам можешь ответить на все свои вопросы. – Она говорила очень тихо, почти шептала, впрочем, мужчина был достаточно близко, чтобы все слышать, а микрофоны... они были достаточно чуткими, чтобы тоже все слышать. Она немного повернула голову и посмотрела на Кевина. Сейчас она не видела перед собой преступника, предателя, врага народа. Рядом с ней сидел молодой парень, который запутался, который пошел не по той дороге, который верил в пустые идеалы, вместо того, чтобы трезво смотреть на реальный мир. - Кевин, зачем ты это делаешь? Зачем наказываешь себя? За что? За то, что ты делал для ведомства? Подняв голову, она заглянула в лицо мужчине. - Ты считаешь, что вступив в «Палец», стал палачом, мразью, подонком – как ты себя называл? – Она покачала головой. – Но ведь это не так... Не так! Тряхнув головой, она отвернулась. В памяти всплыли картины той последней операции. Диссиденты – они... они вели себя как сумасшедшие, как дикие звери, готовые перегрызть друг другу глотки только чтобы спастись. Кет помнила, что говорили им во время инструктажей – все эти подпольщики, борцы за свободу, все они каждый сам за себя, каждый думает только о себе, никто не пойдет спасать боевого товарища, даже если представится возможность: закон джунглей, закон выживания... Выживания, но не жизни. Если бы они вдруг добились своего – это была бы катастрофа для страны – анархия в чистом виде, когда правительство грабит свой народ, когда преступники делают то же самое. Неужели это тот мир, о котором стоит мечтать?
Кевин: «Палачом, мразью… Кажется, были такие определения. Когда? Очень давно… Интересно, она знает? Нет, откуда она может знать… Но ведь она тоже здесь, она не может не знать. Наверняка прежде, чем прийти сюда, она узнала всё, что было, всё что делали её коллеги. Или – нет?» Почему-то вопрос о том, знает ли Кетрин Вейс подробности следствия и того, как именно его ведут, оказался для Кевина очень важным. Может, это была навязчивая идея. Но если Кетрин знает всё и после этого говорит ему про палачей и подонков – значит, она такая же, как все. А если не знает… Но как спросить? Прямо и откровенно? У него не повернулся бы язык. Он ещё не дошёл до той стадии, когда становится всё равно. Он ещё в состоянии был чего-то стыдиться, ещё не дошёл до той грани, за которой человек превращается в животное, способное думать только о том, как избежать боли. Хотя и о боли он тоже думал, приходя в ужас и борясь с желанием сдаться, сказать кому угодно и что угодно, лишь бы больше не испытывать боль. Что ему делать? Кевин попытался повычислять в уме, как именно ему нужно держаться с мисс Вейс. Плохо получалось. Голова вообще работала туго. Хотелось закрыть глаза и больше не открывать их, никогда. Забыться, ускользнуть. Всё равно выжить невозможно, как невозможно победить. Всяк, попадающий сюда, должен сразу отказаться от надежды. Потому что надеяться не на что. Ни себя не спасти, ни кого-то не защитить. - Кетрин! – Он никогда раньше не посмел бы назвать её просто по имени. Но здесь ему было всё равно до условностей. Здесь он словно получил право обращаться к людям так, как хочет. Или как они того заслуживают. – Кетрин, скажи… Только честно. Ты знаешь об уголовниках? Он действительно закрыл глаза, потому что смотреть на неё сейчас было невыносимо. Он жаждал получить ответ, словно от её знания или незнания зависело нечто архиважное. - Знаешь, что тут… где-то тут, в общей камере, держат уголовников? Гомиков, извращенцев… Ты знаешь - зачем? Не следовало вступать в полемику, не следовало вступать в спор. Более того, ему вообще не следовало разговаривать с ней. Опасная грань, с которой очень легко скатиться в ту сторону, в которую тебя и без того толкают, загоняют всеми возможными способами. Но он не мог не говорить с Кетрин Вейс. Потому что… Потому что не мог. Никакого рационального объяснения этому не было.
Memory: Сотрудник «Пальца» Кетрин Вейс Сначала Кетрин не поняла сути вопроса Кевина, точнее не поняла, зачем, почему этот вопрос вдруг прозвучал. Так странно… он словно перекликался с ее собственными мыслями, словно был ответом на них, попыткой возразить, попыткой указать на слабые стороны ее теории. Вот только ее теория не имела слабых сторон. Впрочем и суть вопроса она поняла не ранее чем мужчина объяснил, о чем именно он говорит. Ее передернуло. О ходе следствия она не знала – ей дали отчет о том, чего удалось добиться от Макнамары (а добиться не удалось, фактически ничего), а так же сопровождающие материалы, проясняющие всю ситуацию, в том числе и данные, выуженные из других заключенных – просто список фактов, а рядом список фамилий, ничего больше. И конечно отчет не сопровождался подобным почасовым описанием хода допросов Кевина – ей было незачем это знать, так же как было незачем знать, какие методы дознания могут быть использованы в особо запущенных случаях. Ведомство придерживалось принципа «меньше знаешь – крепче спишь» и это было правильно, такое положение вещей вполне устраивало Кет. Она понимала, что лучший мир не построить без жертв – это непреложная истина, с которой просто нужно смириться. Но вот что могли делать с жертвами, она не знала, и не хотела знать. Это знание не могло бы повлиять на ее убеждения, оно могло только принести боль, которой и без того было предостаточно. - Могу догадаться. – В ее голосе звучала горечь. Если до нее когда-то и доходили слухи о чем-то подобном, она не обращала на них внимания, старалась не обращать, не запоминать. Ей в рамках ее полномочий никогда не приходилось сталкиваться с подобным, а за рамки она благоразумно предпочитала не выходить. Немного повернувшись, опираясь на здоровую ногу, она обняла мужчину, словно пытаясь защитить его от него самого, разу уж она не могла защитить его от своих коллег.
Кевин: «Зачем было вообще об этом говорить?...» Кевин действительно не знал, что ему делать. Не знал даже, что ему думать. Неужели эта девушка, Кетрин, действительно ему сочувствует? И это не показное, не способ выудить из него какие-то тайны? Он не мог в это поверить. И не поверить тоже не мог. Ему хотелось оттолкнуть её, сказать, чтобы она делала, что ей там приказали и не пыталась навязать ему своё сочувствие, в которое он не верил. Но вместо этого он только ощущал, что хочет и дальше оставаться в её объятьях, словно это могло отгородить его от безжалостного мира. Хотя бы на короткое время. Он был готов к борьбе, готов терпеть дальше. Но оказался совершенно не готов к тому, что происходило. Почему-то разговор с Кетрин (если это можно было назвать разговором) обессилил его. Проще оставаться наедине со своей болью, ненавидеть тех, кто эту боль причиняет, бороться, или терпеть, потому что нет другого выхода. Наверное так же человек висит на скале, вцепившись в трещины и неровности коченеющими пальцами, но всё равно упорно держится или даже пытается лезть вверх. Но если он чувствует, что рядом ещё кто-то и этот кто-то готов поддержать его – тело может неожиданно сдаться, вопреки разуму, и пальцы норовят разжаться и избавиться наконец от той непосильной нагрузки, которую они испытывают. Кевин сполз по стене, не обращая внимания на то, что обдирает о шероховатую поверхность едва просохшие струпья – следы ударов электрического провода, которыми была покрыта его спина. И уткнулся лицом в колени девушки, не в силах сдерживать дрожь и слёзы. И не желая этого. И плевать ему было, как жалко и раздавлено он выглядит, плевать на боль, на кровь. Даже на сломанную руку. Он понимал, что происходит что-то гораздо худшее, чем все пытки, но не мог ни понять, что именно, ни сопротивляться этому. Потому что собственное бессилие хоть что-то изменить давило огромной тяжестью и не позволяло трезво взглянуть на вещи. - Я не могу… - прошептал он, не в силах произнести хоть что-то ещё. – Не могу… Он не произнёс вслух того, что подумал. «Не могу предать, не могу прекратить всё это. Знаю, что так будет продолжаться и знаю, чем всё это кончится. «Не могу»… Наверное, это последнее, что должен говорить мужчина. Или вообще не должен. Но нет выбора. Да и всё равно теперь»…
Memory: Сотрудник «Пальца» Кетрин Вейс Кетрин не знала, что делать со всем этим. Что говорить Кевину. Зачем ее послали сюда? Что она может сделать для них? Или для него? Она не знала, как правильно поступать в таких ситуациях; как нужно вести допросы подобного уровня. Да и как она может допрашивать его? Разве он еще недостаточно вынес? Кет начала понимать, почему на допросы такого уровня не берут женщин – в них слишком силен материнский инстинкт, умение сопереживать, желание защищать и оберегать. Даже если бы Кевин был ее личным врагом номер один, если бы она глубоко и искренне его ненавидела, все равно сейчас она бы не могла не пожалеть его. Время шло, пересыпаясь крупинками, закручиваясь в петлю, как сладкая патока, замирая, как кошка перед победным прыжком. Кетрин не говорила ничего, давая возможность мужчине успокоится, хоть немного расслабиться хотя бы ненадолго. Она нежно поглаживала его по спине, аккуратно разбирала спутанные пряди волос. Он должен позволить эмоциям уйти, чтобы вернуть себе возможность мыслить здраво. - Зачем тебе все это? Зачем защищать людей, которым до тебя нет никакого дела. Она вспомнила, что в отчете значилось имя какой-то девушки, к которой, Кевин, удя по всему, был не равнодушен. Возможно именно она и оказала на него дурное влияние… - Это из-за нее? Из-за Эсфирь Минц? Ты ее пытаешься защитить? – Кевин был слишком близко, чтобы она могла не почувствовать, его реакцию на это имя, пусть и тщательно скрываемую от себя самого. – А ведь она давно предала тебя… Кет не могла знать, что эта самая Эсфирь Минц так ничего и не сказала на допросе. Этого не было в отчете, а логика подсказывала, что девчонка должна была все рассказать как миленькая. Тонкая стратегия ее коллег, чтобы сейчас слова Кетрин звучали убедительно, так как она сама искренне верила в то, что говорила.
Кевин: На этот раз он действительно вздрогнул, при упоминании имени, которое так старался забыть. Оказался не готов услышать то, что сказала Кетрин. «Давно предала…» «Кто? Малявка?! Ну да, конечно… Разве может кто-то выдержать до конца, устоять перед их пытками?» Он видел всего один допрос Эсфирь. И знал, что таких допросов должно быть много. Значит, они сломали её… Что нужно было сделать, чтобы сломать эту девочку? Эсфирь ведь бывает очень упрямой, когда нужно. И Кевин почувствовал, что его пробирает дрожь, но уже не из-за того, что происходит с ним самим, а из-за слишком богатого воображения, способного представить, что именно они могли сделать с Малявкой. Всё бесполезно. Здесь ломаются все. Нет таких людей, которые не ломаются. Их просто нет. Это только кажется, что можно устоять. И что теперь? Кевин сам не заметил, как стал думать о том, что в принципе Кетрин права и от его борьбы нет никакого проку. И что такого он может выдать, кроме себя самого? Всё равно всех уже выдали. Его молчание никому не поможет, только приведёт его самого к новым страданиям. Так не лучше ли сдаться? Всё равно он был уверен, что его не простят, расстреляют, или каким-то другим способом уничтожат. Так по крайней мере, не будут мучить снова. «Ты никому больше не поможешь… И Малявка – разве можно её винить в том, что она сдалась?» Механизм диссидентских организаций, в принципе, аналогичен механизму любого сопротивления. Каждый знает что-то своё, ровно столько, сколько нужно. Чтобы при аресте, если уж не устоишь, выдать только тех, кого знаешь лично ты. Но у любой даже самой совершенной системы есть свои «перекрёстные ссылки», слабые места. Если человек выдал кого-то одного и того схватили – через второго человека могут выйти на третьего – и так далее. Если ты просто опишешь те адреса, которые знаешь, их начнут проверять и невольно всплывут какие-то ещё адреса или люди, которых не знаешь ты, но которые так или иначе связаны со всей организацией. Это неизбежно. И от этого нет средств перестраховаться. Тот связной, который пришёл вместо Малявки, вряд ли знал многое. Но он внёс свой «вклад» - и дело пошло дальше, и круг расширился, и сработали ещё какие-то «перекрёстные ссылки». Всё это совершенно не остановило бы Кевина. Он знал, и без того был уверен, что вся «Игла» - как они себя называли – разгромлена и все её члены арестованы. И он был уверен, что те жалкие крошки информации, которые знает он, уже ничего не изменят. В худшем случае, он подтвердит, что именно он сам передал «Игле» и в каких количествах. Но был другой факт. Допустим, ты начал говорить. Если человек говорить начал – от него уже не отстанут, пока не выжмут всё до последней капли. Допрос ведётся до тех пор, пока человек в состоянии хоть что-то сказать и даже после этого, чтобы убедиться, что сказал он действительно всё. А раз открыв рот, остановиться уже невозможно. Допустим, он вспомнит какой-то адрес, который всё ещё остался неизвестен. Такое вполне может быть, потому что будь «Палец» хоть суперорганизацией, узнать абсолютно всё невозможно. И какие-то не упомянутые адреса всё равно есть. Даже если по этому адресу уже несколько лет стоит пустая квартира и соседи ничего знать не знают, этот адрес автоматически породит новые вопросы, которые зададут уже не тебе, а той же Малявке, которая была твоей связной, потому что потенциально она знает несоизмеримо больше, чем ты. Если не адрес – так что-то другое, но что бы ты ни сказал – вопросы будут задавать твоей связной. А может и не только ей, но и всем прочим арестованным. Вот и получается, что каждый твой ответ – это автоматически - минимум один новый вопрос другому человеку. Сколько ты дашь ответов, даже и не важных уже для всей разгромленной организации, столько вопросов получит другой подследственный. А следовательно, и столько новых поводов будет у тех, кто ведёт следствие, подвергнуть ещё каким-то пыткам других людей. Так называемая «круговая порука» наоборот. И механизм этого явления Кевин успел если не узнать, то достаточно чётко себе представить, пока всё ещё был сотрудником «Пальца». Вот и получается, что избавляя себя от мук, неизбежно подставляешь другого. А поскольку он был связан «прямой ссылкой» именно с Малявкой – подставишь именно её. Конечно, все эти мысли не пришли так вот конкретно и разложено по полочкам. Кевин был сейчас не в состоянии думать чётко и делать выводы. Он просто представил себе, что если согласится отвечать на вопросы – автоматически подставит Малявку. Сломалась она или нет – это даже не важно. Его ответы дадут пищу новым вопросам. Потому что здесь, в этих стенах, ограждая себя от боли, ты неизбежно подставляешь другого. «Малявка… Сдалась? Предала? – Он до деталей чётко увидел снова тот допрос, который его заставили наблюдать. – Тогда почему она не рассказала всё? Почему мне не задали тех вопросов, которые обязательно задали бы, если бы Эсфирь всё рассказала? Фирэлэ… Прости, кажется я только что едва не предал тебя. Когда ты… Ты просто не могла предать. Не могла…» Дрожь прошла наконец. Кевин приподнялся, опираясь на целую пока ещё руку и снова привалился спиной к стене. Он ощущал себя абсолютно обессиленным и вымотанным, но в какой-то мере готовым к новым допросам. - Кетрин… - Он смотрел на неё с сочувствием, потому что она тоже была жертвой, даже если сама этого не признавала. – Я не знаю… Зачем всё это? Я ничего не знаю. Но всё равно… Ты – хороший человек. Спасибо.
Memory: Сотрудник «Пальца» Кетрин Вейс Так хотелось залепить Кевину пощечину… Не в рамках допроса, а просто по-женски. Выразительно продемонстрировав, что она думает о его ослином упрямстве. Но Кетрин сдержалась – ему и без того больно. И ели она будет делать то, что все прочие ее сотрудники – он больше не будет говорить с ней, вновь укрывшись в своей ракушке. - Ты любишь ее? – Она наклонилась так, чтобы заглянуть в лицо мужчине. Не то чтобы Керин что-то поняла из его выражения – совершенно ничего не выражающего, кроме боли и безысходности, но она чувствовала, что эта самая простая догадка правильна. В конце концов, каждый мужчина – только мужчина… - Ты думаешь, она любит тебя? Любила, хоть когда-то? Так она и убедила тебя работать на них! – Это была только догадка, но догадка, основанная на длинном списке подобных прецедентов. Кевин не спешил опровергать ее слова, так что Кет решила продолжить. – Ты думаешь, ты был единственным, кого она так завербовала? А в голове пронеслась мысль, продиктованная банальной женской ревностью: «Интересно было бы посмотреть, что эта за английская Мата Хари нашего времени.» Если бы Кетрин увидела ее, то была бы разочарована, а возможно и уязвлена, что ей предпочли существо без выраженных гендерных признаков неопределенно подросткового возраста. Но ей было не суждено увидеть мисс Минц, во всяком случае не в 2017 году. - Что в ней такого особенного. – Это были просто мысли, которые Кет случайно произнесла вслух.
Кевин: - Ты ревнуешь? Как-то это само вырвалось. Предположение показалось Кевину совершенно диким. Ревнует кого и к кому? Перед ней на полу камеры сидит нечто, больше напоминающее выжатую тряпку, чем мужчину. Но ему вдруг захотелось поддеть мисс Вейс, заставить её разозлиться и начать вести себя, как остальные. Странное желание: когда человеку плохо – хочется, чтобы стало ещё хуже. Да плевать ему, кто кого и как завербовал! Разве сейчас это имеет хоть какое-то значение? Он мог бы сказать мисс Вейс очень многое. Например, рассказать про своего отца, методы воспитания которого хотя и отличались от методов дознания здесь, в «Пальце» - но лишь на столько, на сколько старший Макнамара понимал, что убивать или калечить собственного ребёнка – это не способ внушить ему уважение к режиму и к себе самому. Он мог бы сказать, что если бы не Малявка – он всё равно пришёл бы к тому же, рано или поздно, но возможно, с меньшей пользой для тех, кому он пытался помочь. Он мог бы даже сказать, что личные женские прелести мисс Эсфирь Минц не имеют никакого значения и он любит Малявку не потому, что переспал с ней, а потому, что она – такая же, как он… Он мог бы сказать очень многое. Но понимал, что сказать нельзя. Ничего нельзя говорить. Потому что стоит ему начать говорить – это будет равносильно признанию и он уже не сможет противостоять дальше. Он даже не должен был говорить мисс Вейс, что она безусловно выглядит, даже сейчас, после ранения, куда более шикарно, чем Малявка. Но и это не имеет значения. Кевин знал, что мисс Вейс не поверит ему ни на мгновение, но он уже вернулся на ту позицию, на которую сам себя поставил с момента ареста. Если бы девушку это могло утешить, то он только сейчас и здесь чувствовал, что ему стыдно за свою ложь, которой он вынужден прикрываться. Перед остальными было не стыдно и он ничуть не испытывал угрызения совести, когда утверждал, что ничего не знает, а поначалу вообще плёл что-то невразумительное о том, что они просто ищут, на ком бы злость сорвать и видимо, его персона кажется им наиболее для этого подходящим. А здесь, наедине с Кетрин, ему было стыдно, что он врёт, не может сказать в лицо всё, что думает. Не может быть откровенным с Кетрин. Но вряд ли мисс Вейс оценила бы его муки совести. Кевину едва ли не хотелось, чтобы избила его, или позвала кого-то это сделать. И одновременно он почему-то был рад, что Кетрин не такая, как остальные, что она старается напротив не причинять ему боли. В его голове уже давно всё смешалось и спуталось и он с огромным усилием заставлял себя следовать той единственной путеводной нити, которую сам для себя оставил. А этой путеводной нити проще было держаться, когда оказываешь сопротивление. Поэтому он и произнёс вслух это: «ты ревнуешь…», больше похожее на провокацию. И почти сразу добавил, словно необходимый довесок или заклинание, которое должно помочь ему удержаться на выбранной с самого начала следствия позиции: - Я не понимаю, о чём вы говорите. Не понимаю…
Memory: Сотрудник «Пальца» Кетрин Вейс Это была победа. Пусть крошечная, пусть ничтожная, но все же победа. Насколько могла судить Кетрин, первая победа за очень-очень долгое время. Может этого и добивались ее коллеги – сменить тон допроса, поручив его ей, не умеющей издеваться над людьми в такой мере. Они знали, что она начнет импровизировать. Они знали, что не смотря ни на что, все же она была не равнодушна к Кевину. Странно, но даже понимание того, насколько ее поведение, с позиции Макнамары, должно казаться намного более подлым, чем побои и пытки, не могло остановить ее – слишком уж правильно работали рычаги влияния в ее мозгу, даже сейчас, после всего, что пришлось перенести, а может именно сейчас, после всего этого ужаса: чтобы он больше не повторился для кого-то другого. «Значит есть к кому ревновать...» Она коснулась ладонями его щек, пусть нежно, но все же заставляя смотреть себе в глаза. - Знаешь, ты всегда мне нравился. - Даже грустная улыбка исчезла с ее лица. – Но тогда ты пошел к ней, вместо того, чтобы остаться со мной... Кетрин приподнялась и поцеловала Кевина. Пусть поцелуй и отдавал солоноватым привкусом крови. - Почему?
Кевин: Её поцелуй было трудно определить с помощью слов. Он внезапно показался Кевину сладким, но вслед за этой странной сладостью пришла горечь. «Может, я схожу с ума?» Предположение показалось ему вполне логичным. Но разбираться и дальше в нюансах своего состояния он не стал. Вместо этого Кевин поднял руку и провёл ладонью по волосам девушки, по плечу. Словно пытался что-то вспомнить, надеялся, что прикосновение воскресит в памяти нужный момент. - Почему? – Он смотрел ей в глаза. – Это важно? Он не мог бы придумать более утончённого издевательства над самим собой. Кетрин могла бы торжествовать свою победу. Пока ещё не окончательную, но уже очевидную. Потому что та пытка, которую придумала она, действовала гораздо сильнее всех тех, которым его подвергли здесь. Вместо того, чтобы сопротивляться, он развлекался тем, что перебирал её короткие кудряшки, сам не зная, что именно хочет сделать: убить Кетрин, умереть самому, сказать всё, что от него требуют, лишь бы она оставалась рядом, или не говорить вообще ничего? Будь Кевин в более нормальном состоянии – он не поддался бы так легко. Но он кажется перестал ощущать реальность. И дело было даже не в поцелуе, а скорее в совокупности всего происходящего. И не за что было зацепиться, чтобы остановить падение. Потому что даже боль, действующую столь отрезвляюще, он перестал ощущать. Боль на время ушла за границу сознания. Но что-то не давало окончательно ускользнуть из камеры с каменным полом, от которого тянуло могильным холодом. Может быть, взгляд девушки? Она смотрела на него… Там, под фонарём кружились снежинки. И тоже было холодно. И они стояли так же близко, что можно было смотреть прямо в глаза друг другу. А потом что-то произошло. Он помнил, что вдруг очнулся. И они расстались тогда. И теперь они расстанутся. Потому что едва Кетрин получит то, что хочет от него, она встанет и уйдёт. Вот эта трезвая мысль заставила его вспомнить, где он находится. И с неизбежной ясностью Кевин понял, что пассивная часть его собственного сопротивления миновала. Наступает активная. Чтобы удержаться – нужно действовать. До этого он так старательно прятался за «ничего не знаю», теперь ему придётся бороться, используя другое понятие: «ничего не скажу». И если бы не Кетрин – эта стадия могла наступить ещё очень не скоро. Но так было дальше лучше, потому что продолжать и дальше разыгрывать из себя покорную жертву ошибки Кевин в любом случае был не в состоянии. Ему более было свойственно сопротивляться активно, будь то драка, противостояние с отцом, или допрос. Вялая покорность судьбе могла удержать его лишь ненадолго. Если бы не Кетрин – было бы только хуже. Потому что он просто скатился бы постепенно до того, что поверил, что он и в самом деле жертва. И кто знает, в какую сторону повернулись бы его собственные мозги. Ему было мучительно жаль девушку, несмотря ни на что он не считал Кетрин в чём-то виноватой, или врагом. Но он понимал, что нужно срочно, прямо сейчас, сделать нечто, чтобы заставить её возненавидеть его, или проникнуться презрением. Нечто, означающее начало активной борьбы, потому что Кетрин совершенно не за чем испытывать к нему сочувствие. Так будет больнее ей самой. А если она возненавидит его – будет легче и ей, и ему. - Кетрин! Скажи мне честно: ты готова переспать со мной, чтобы получить нужные сведения?
полная версия страницы