Форум » Glimpses of the past » Изнанка. Лондон. Конец ноября 2017 года. » Ответить
Изнанка. Лондон. Конец ноября 2017 года.
Кевин: То, чего нет в воспоминаниях Кевина Макгвайера, но было... * * * Из всех чувств осталось одно: очень хочется спать. Это длится уже десятые сутки. Допросы, допросы… Если между этими допросами удаётся задремать, хоть на час – уже хорошо. Странно, что уже десятые сутки, а с ним всё ещё «просто разговаривают». Вряд ли он когда-нибудь узнает, за что ему такая привилегия. - Жаль, что из-за собственного упрямства ты не хочешь понять простых вещей. – Голос следователя был тоже очень усталый, даже сочувственный. – Какой из тебя революционер? Диссидент? Мальчишка… Тебя бы выдрать – да передать отцу, чтобы следил получше. И давно уже было бы так, если бы ты не забыл, что есть ещё присяга. А присягу ты нарушил и только за это отвечать придётся. Будешь говорить? Сколько можно задавать один и тот же вопрос? И сколько можно в ответ кидать это: «Мне нечего сказать»? - Молчишь… Очень жаль. Вот это «очень жаль» было сказано каким-то новым тоном. А потом вошли два охранника. - Отведите его в другую камеру. Где-то под рёбрами шевельнулся страх. По коридору налево, вниз, ещё вниз… Всё как обычно. Он склонен был подумать, что ошибся и приписал тону следователя не то значение. Если бы к нему всё-таки решили применить более пристрастные методы дознания – не повели бы обратно в блок. Но они спустились ещё на этаж и пошли вдоль камер. Но на этот раз конвойный повернул направо. Значит, действительно, просто в какую-то другую камеру… Его втолкнули внутрь – и дверь за спиной захлопнулась. Камера – на этот раз не одиночка, по стенам –двухэтажные нары. На четверых. Кроме него здесь трое. И эти трое уже разглядывают новичка с большим интересом. Один даже встал. Все трое старше него раза в полтора. И что? Тот, который встал, рассматривает его с ног до головы и расплывается в совершенно масляной улыбке. - Глядите, какой красавчик… Он слышал о таком. Но не верил. Трудно было поверить. Но сейчас он понял. А стоило ему понять – захотелось начать колотиться в дверь и обещать всё, что угодно, лишь бы выпустили. Всё, лишь бы избавиться от такого унижения. Он готов был терпеть боль, если понадобится. Но почему-то оказался совершенно не готов к тому, что с ним поступят вот таким образом. Паника прошла судорожной дрожью по телу. А в следующее мгновение паника уступила место злости. Ненависти, желания размозжить чью-нибудь голову о стену, а если не получится – разбить свою… … Он сопротивлялся так яростно, что пришлось долго и жестоко бить, чтобы наконец он потерял сознание. Он был бы рад вообще не приходить в себя, на очнулся… Когда был уже достаточно крепко связан, чтобы не иметь возможности сопротивляться вовсе… * * * … - Вот этого вам не следовало делать. - Да мы что? Камер не хватает, вот и подсадили к этим. – Сдержанный смешок. – И как? - Никак. Он попытался оттолкнуть чью-то руку, тут же понял, что уже не связан больше и что кто-то суёт ему под нос нашатырь. - Помогите ему. Я напишу, кому следует об этом инциденте. - Пишите, доктор… Правильно, пишите. Хоть тонну бумаги изведите – толку не будет. Вы и сами это знаете. - Доктор! Здесь и другим помощь требуется. Этого сейчас уведут. Давайте без церемоний… И снова одиночка. Как он дотащился до неё, или его дотащили – провал. И тут же ноги подкосились, он рухнул на пол. Вцепившись зубами в запястье, не замечая боли, не в силах унять колотящую тело дрожь. И только одна мысль: «Если это – только начало, что будет?...» * * * И было… Потом его били. Просто били, долго, вдумчиво. Били резиновой дубинкой, когда выбираются самые чувствительные места: локти, колени, подмышки, по почкам, в пах. Били электрическими проводами, много часов, сменяясь, давая всякий раз отдышаться, потому что хуже всего человек переносит, когда сбивается дыхание, а потом, вслед за этим, не выдерживает сердце. Но если давать дыханию и сердцу успокоиться – можно продолжать бить много часов подряд. Били резиновым шнуром по подошвам ног (почему-то это было особенно больно). Потом, когда он уже давным-давно потерял счёт времени и ударам, но всё равно продолжал молчать, отбросили то, что называется «бережением» и били уже всем подряд, не обращая внимания на хруст костей, до потери сознания, чтобы снова привести в чувство и снова бить… Словно мстили за то, что он был одним из них, но посмел уйти, вырваться… Ненадолго. А потом белый кафель в красных разводах исчез, уступив место всё заволакивающей тьме. И она длилась бесконечно…
Ответов - 0
полная версия страницы